ЭЛИС СЕЙР| ALICE SAYRE

Claire Danes

✶ Возраст: 32 (391) 16.08.1589;	✶ Чистота крови: Чистокровный;
✶ Лояльность: Нейтралитет;	✶ Род деятельности: Преподаватель ЗоТИ, исследовательница и ученая;

Характер и Биография
Место и годы учебы - Хогвартс, Рейвенкло, 1607

Элис Сейр родилась в 1589 году в родовом поместье Гленринн, что стояло на самом краю скалистого утеса на полуострове Дингл, в графстве Керри.
Здесь ветры с Атлантики выли в каминах, травы росли даже на крышах, а магия текла так же свободно, как вода в ручьях. Род Сейров не просто жил на этих землях — он был вплетен в саму их суть. На каждом камне прятались руны, в каждой песне звучало заклинание, а сны нередко приносили предостережения.

Ни холод, ни буря, ни дикие звери не могли отвратить девочку от долгих прогулок с родителями по этим просторам. Элис росла живой, наблюдательной, неугомонной — «неудобным ребенком», как с досадой отзывались о ней гувернантки. Она была слишком тихой, слишком внимательной, слишком склонной к вопросам, на которые взрослые не спешили отвечать. Там, где другие девочки учились изящным манерам и вышивке чарующих узоров, Элис вслушивалась в свист ветра, выводила руны на пыльных камнях у родового очага и спрашивала, почему магию прячут — ведь она такая же стихия, как огонь или вода?

Отец, Илай Сейр, человек суровый, но неглупый, считал дочь странной, но способной — и не стал лишать ее доступа к библиотеке предков. Мать же, Морна, урожденная Аббот, обладала редким даром сновидческой магии и безмолвно поощряла увлечения дочери, рассказывая древние сказания, дошедшие до нее по материнской линии, от времен, когда магию знали только друиды.

Так Элис выросла на границе двух миров: респектабельного волшебного общества с его чопорной иерархией и старой магии — живой, дикорастущей, глубинной и опасной. Она чувствовала в себе оба эти начала, но ни одно не принимало ее полностью.

В Хогвартсе ее распределили в Рейвенкло — не за любовь к книгам, а за одержимость смыслом. Элис никогда не удовлетворяли рецепты чар — она хотела знать, почему слово оживляет, как движение руки рушит барьеры. Больше всего она увлекала Защита от Тёмных Искусств — не как способ борьбы, а как попытка понять: что делает магию темной? Почему одни знания открыты, а другие хранятся под замками? Кто решает, где проходит граница между светом и тьмой?

Учителя признавали ее талант, но относились с опаской. Она спорила, задавала неудобные вопросы, отказывалась слепо подчиняться. Элис считали чересчур напористой, «по-мужски» упрямой, слишком уверенной в себе. Некоторые преподаватели говорили: она либо добьется великого, либо принесет беду.

После выпуска и краткого дебюта в обществе Элис вернулась в Гленринн, который покидала лишь по необходимости. В мире, где для женщины был лишь один путь — удачное замужество и продолжение рода, она не вписывалась совершенно. Ее единственной любовью стали знания и магия, несмотря на все усилия матери устроить ее судьбу.

К двадцати семи годам Элис написала несколько амбициозных трудов, работая под протекцией отца. Его пост в Министерстве Магии позволял приносить домой редкие книги — каждая становилась для Элис драгоценностью. Она держала их в руках с трепетом, как живых существ.

Хотя труды Элис заслуживали публикации, этого не случилось. Статус женщины в мужском магическом сообществе не давал ей достаточно свободы. И все же Элис вела активную переписку с бывшими преподавателями — она делилась мыслями, выдвигала теории, спорила. Ее письма были настоящими трактатами, живыми и полными огня. Она не искала признания — только понимания.

И, возможно, так и прошла бы жизнь Элис — среди холмов, ветров и фолиантов. Но все изменило одно письмо, что принесла сова в конце августа.

Преподаватель Защиты от Темных Искусств ушел в отставку, и — к удивлению многих — место предложили молодой, но уже уважаемой среди академического круга Сейр. Ей было всего двадцать девять.

Работа в Хогвартсе стала и честью, и вызовом. Ученики любили Элис, но среди коллег, особенно мужчин, она вызывала напряжение. Один из них как-то бросил: «Преподавание — не женская прихоть. Это ответственность».

Она ответила:
— А я, выходит, прихоть с мозгом и палочкой?

Элис не собиралась быть украшением за кафедрой. Она погружалась в исследования: древние печати, забытые языки, исчезнувшие формы защитной магии. Ее влекло не могущество — истина.

Именно эта страсть привела ее к Гормлайт Мракс.

Письмо от незнакомки появилось на столе само собой. От пергамента пахло полынью, вереском и болотными травами. В нем была сдержанная похвала и предложение встречи. Упоминались тексты, которые Элис искала годами. Древние, вычеркнутые из архивов, — они манили, как мираж.

Гормлайт вошла в ее жизнь легко, словно была в ней всегда. Страсть к знаниям, острый ум, готовность бросить вызов нормам — все в ней казалось Элис редкостью. Мракс напоминала ей алхимика — жестокого и стремящегося к разгадке любой ценой. Но разве такими и не были все ученые?

Отец одобрял их общение. Мать — запрещала. Но настоящим искушением стало приглашение: совместный поиск древнего проклятого хранилища, работа с артефактами, и — самое главное — история. История ребенка, забытого, проклятого, умирающего.

Элис, верившая, что магия — это защита и исцеление, не могла отказаться. Она  была слепа не из наивности, а из сострадания и жажды знаний. Ее увлекала не власть, а правда.

Она долго не замечала, что их с Мракс цели различны, а, возможно, не хотела замечать. Элис стремилась освободить душу. Гормлайт — навсегда ее запечатать и использовать как источник силы. За маской новаторства скрывались холодный расчет и жажда власти. И все же Мракс была права в одном: ее тексты действительно были бесценны. Они восходили к временам Салазара Слизерина. Благодаря им Элис приблизилась к разгадке проклятых хранилищ — тайн, неподвластных даже самым искусным волшебникам.

На годы совместной работы Элис стала соучастницей. Она игнорировала вспышки ярости, презрение к магглам, жестокие поступки — все списывая на характер, возраст, гений. Поэтому откровение стало ударом. Гормлайт и ее сторонники не хотели спасти мальчика. Они собирались вырвать часть его души, заключить ее в артефакт и создать крестраж — первый за многие столетия. Элис поняла: всё, что она делала, служило чужой жадности, жестокости и гордыни.

И тогда пришло осознание: знания не делают магию темной. Это делает человек. Его цели. Его сердце.

Элис не убежала, как многие бв на ее месте. Не растерялась. Она собрала все, что знала и умела, и разрушила ритуал — спасла мальчика. Редкие ингредиенты, годы подготовки, само окно возможностей — исчезли в одночасье.

Это была не победа. Это был жест отчаяния.

Ответ Гормлайт был жестоким. Она не убила Элис. Она сделала хуже: прокляла, усыпила и заточила в том же хранилище, где собиралась вырвать душу ребенка.

Сны Элис стали темницей. Ни света звезд, ни времени. Лишь голос матери звучал в тишине, снова и снова повторяя:
— Потеряна, проклята и забыта. Такова цена подлинных знаний.

Прошли века. Все, кого она знала, умерли. Имя Элис Сейр исчезло со страниц. Никто не продолжил ее дело. И все же… однажды кто-то нашел Ледяное Хранилище. Кто-то разбудил Элис.

И открыл ей дверь в мир, который она больше не знала.

Способности и Артефакты
✶ Волшебная палочка - Тис, волос фестрала, 14,5 дюйма
✶ способность - Окклюменция;
✶ способности - Защитная магия;
✶ способности  - Артефакторика;
✶ способности  - Боевая магия на среднем уровне;
✶ способности  - Живой ум, опыт в преподавании, владение большим запасом редких знаний, часть из них добыта из библиотеки Мраксов, обладает информацией о Проклятых Хранилищах;
✶ артефакт - Кулон в оправе из золота. В нем заключена кровь давнего потомка Сейров, который был в родстве с Салазаром Слизерином;

Связь с вами:

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

ПРИМЕР ИГРОВОГО ПОСТА

[из другой ролевой]
Эмили Колдуин уже добрые десять минут буравила взглядом картину, висящую на противоположной стене. Крупное панно изображало казнь еретиков. Две ведьмы были привязаны к шестам, вокруг которых пылал хворост. Их лица были искажены от боли. Они кричали, но возгласы терялись в какофонии треска и рокота огня.

Императрица перевела взгляд с лиц, искажённых мукой, на бесстрастные маски членов Аббатства. Несколько мужчин в форме стояли у костра. Один из них сжимал в руках факел, другие сложили руки в молитвенном жесте. Эмили скривилась. Ее уставший разум вдруг подкинул жуткую мысль: а вдруг под масками они улыбаются? Безумно, конечно. Но такие улыбки — изломанные, фанатичные — она уже видела. И не раз.

Подобные улыбки можно было увидеть на лицах фанатиков по обе стороны от своеобразных баррикад.

Императрица облизала губы и отвела взгляд. Теперь ее темные глаза буравили витую ручку двери, за которой скрывался Верховный Смотритель. Мужчина, обладающий властью, почти равной ее собственной. И именно он заставлял Императрицу ждать, как простолюдинку. В иной день это вызвало бы раздражение. Сегодня — почти облегчение. В тишине приемной можно было собрать мысли в кулак.

Она редко задумывалась о фундаментальных вопросах веры, ее намного больше волновали дела сегодняшние. Политика островов, распределение средств на ближайший праздник, осиная лихорадка, которая так не вовремя вспыхнула среди горожан Карнаки.  И все чаще — об отце и убийце, принявшем его лицо. Но сегодня, впервые за долгое время, Эмили позволила себе утонуть в сомнениях.  Они гудели в голове, как те самые осы: злые, цепкие, неотвязные. Их копошение и гул забавляли ее  малодушно помышлять о забвении.

Где граница между верой и фанатизмом? Проводят ли Смотрители следствие, или каждый донос становится приговором? Кто вообще имеет право решать, кому жить, а кому гореть на костре? В обычный день она бы отмахнулась. Аббатство и Империя всегда шли рядом, но старались не путаться под ногами друг у друга.

«Исключая редкие случаи, когда люди приближенные к правителям, носили метки Чужого», — мыслено подметила Императрица.

Но сегодня был не обычный день. Поднимаясь по ступеням канцелярии, Эмили стала свидетельницей сцены, что въелась в сознание, как чернила в кожу. Женщина с проседью в волосах стояла на коленях перед Смотрителями. Молила дать увидеться с сыном. Говорила, что он — всего лишь мальчик. Почтальон, не связной и не еретик. Просто попал под горячую руку во время облавы в Винном квартале.

— Он еще ребенок! Его работа — разносить письма! Он не слуга, не шпион! Прошу… — кричала женщина.

Один из Смотрителей шагнул к женщине. Эмили внутренне надеялась, что тот подаст ей руку и поможет подняться с колен. Вместо этого Смотритель отвесил горожанке хлесткую пощечину. Она повалилась на бок, прикрывая руками лицо. Второй удар должен был последовать в живот, но голос Императрицы заставил мужчину остановиться:

— Достаточно! — голос Императрицы разрезал воздух. — Эта женщина ни в чём не виновата. Помогите ей подняться.

Один из смотрителей сплюнул на землю, но все же нехотя, с еле сдерживаемым отвращением, наклонился к горожанке и протянул ладонь в черной перчатке. Рывком он поставил женщину на ноги, не заботясь о том, насколько грубо это выглядело.

— Сегодня тебе повезло. Завтра — не надейся на милость, — бросил он.

Поспешив смягчить ситуацию, второй Смотритель открыл двери канцелярии, жестом приглашая Эмили зайти.

— Ваше Высочество. Верховный Смотритель ожидает.

И Эмили ушла.

Она не оглянулась, не встала с ней рядом, позволяя опереться на себя.  Не поговорила с ней. Не спросила имя ее сына. Она просто… исчезла в тени прибежища веры. Малодушно. По-детски. Как будто, если не смотреть — происходящего не существует.

Императрица совершенно по-детски взъерошила волосы на голове, разрушая тем самым идеальную привеску. Она могла бы найти с десяток оправданий, почему она не помогла своей поданной. Но неприятная правда оставалась от этого неизменной. Эмили сбежала от чужого горя.

Сегодня она подпишет приговор. Возможно — невиновному. Закроет глаза, чтобы не видеть слез. Ради стабильности. Ради порядка. Ради Империи. Одна жизнь в обмен на благо общества.

— Будь оно все проклято! — выругалась Императрица, резко вставая со скамьи, обшитой черным бархатом.

Невыносимо было сидеть перед этой проклятой картиной. Ждать, когда Верховный Смотритель соизволит… Она вышла из приемной. Быстро. Внутри стеклянного ограждения Смотритель отложил бумаги. Она задержалась на миг.

— Передайте его Высокопреосвященству, что я решила скоротать ожидание за чтением священных текстов, — отрезала она.

Императрица отправилась в единственное место в этом здании, где сейчас было находиться приемлемо. Библиотека. Запах пыли. Пожелтевший пергамент. Руки пробегают по корешкам, как по спинам древних зверей. Когда-то, в детстве, она пряталась в библиотеке  от ранящей реальности, в которой больше не существовало теплых, материнских объятий.

Сегодня, прикоснувшись к темным корешкам пальцами, она ощутила, как ее кольнул электрический заряд. Совсем легкий, почти незаметный. Возможно, будь ее чувства менее обостренны из-за душевных терзаний, она бы и вовсе его не почувствовала.

Императрица пробежалась глазами по названиям книг, в черных и золотых переплетах, которые толпились на полках из красного дерева. В этом зале было в общей сложности шестьдесят стеллажей. Часть из них содержала историю Империи, вторая часть относилась к религиозным текстам и астрономии.

Эмили выбрала наугад одну из книг, вытащила ее и открыла на середине. В нос ударил приятный запах бумаги и чернил, подушечки пальцев мягко огладили кожаный переплет. На одно мгновение ей показалось, что боль в груди утихла.

Взгляд Императрицы пробежался по строчкам: «Следует помнить, что все эти запреты даны, дабы защитить душу от зла. Преступив запреты, ты идёшь по пути Чужого.»

Эмили усмехнулась. Тихо. Пусто.  Она с тихим хлопком закрыв книгу. Императрица уже очень давно не задумывалась над тем, во что она верит. В центре ее мира был отец. Он носил метку Чужого, сила которой помогла ему спасти дочь. Та же сила помогла убийце прервать жизнь Джессамины Колдуин. Был ли в этом виновен злой умысел Бога или лишь решения простых смертных? Императрица не знала, как и не знала, кому молилась по ночам, чтобы ее отец был жив к утру.

Потеря матери заставляла Эмили каждый день страшиться потерять отца. Так было в ее детстве и юности. Теперь она сама подвергала себя опасности, периодически ловя на себе взволнованный взгляд Корво.

И все же…во что на самом деле она верила?

Одна часть Эмили хотела верить, что где-то там есть нечто, что присматривает за всеми на земле. Сущность, которую можно было назвать Создателем или Отцом. Сущность, которая могла подарить заботу потерянным и брошенным.

Эта же часть хотела верить, что Зло имеет лицо. Что оно не живет в каждом из людей, а прячется в тени, дергая за ниточки слабых и сломленных.

Другая часть верила в свободу выбора. Она знала, что Зло совершают простые люди. Из ненависти, страха, жажды власти и денег. Каждый из них вершил свою судьбу самостоятельно, принимая последствия своих выборов. Но какая из частей была права?

Сложный вопрос. Почти неразрешимый.

Эмили заломила руки за спиной, прошла к единственному в комнате окну и взглянула на город из крепости Света и Веры. За стеклом улицы  вечернего Дануолла казались мрачными и безликими. Люди двигались по ним, словно  тени. И только звезды, которые только-только начинали робко зажигаться на небосводе дарили надежду на то, что после ночи наступит рассвет.