Галлахер превзошел самого себя. Снова. И снова не в том, к чему стремился и чего так отчаянно жаждал. В слепом стремлении защитить от цепких лап Старой Суки то, что любил и считал своим, он перешел ту черту, за которой здравомыслие превращалось в безумие, а справедливость в пустую кровавую месть. Ни люди, собравшиеся на праздник, ни гости из Министерства, ни родственники, явившиеся поздравить наследника клана, не должны были превратиться в добычу для беспощадной прожорливой драконицы. Изгнанник хотел оказаться частью Двора, хотел стать одним из них, но в итоге сам себя превратил во врага, и какая разница, что в тот момент он был все еще пьян, обижен и дьявольски зол? – Всякий раз был. Впрочем, всякий раз и оступался, делая только хуже. Дальним, близким, самому себе, наконец.

Однако раньше Галлахер верил, что сможет вернуться. Их семья никогда не была идеальной, а к преступлениям относилась довольно ровно. Никто не донес на лэйри, когда она казнила своего сына, невестку и нескольких представителей Младшей Септы. Никто не поспешил обратиться к опеке, когда у Айлех отобрали ее ребенка и передали отцу. Никто не позвал авроров, когда он отравил жену брата. Подсознательно МакФасти верил: это ему простят. Как простят и падение Анрэя с дракона – ведь мальчик все-таки выжил. Но вот свадьбу… Свадьбу не забудут и просто так не оставят. Сколько невинных погибло в драконьем пламени, не успев укрыться? Сколько несчастных угодило в ее лапы или в зубастую пасть? Даже Айли, той единственной, кто всегда находил для него слова утешения, он сумел навредить. Ничего удивительного, что Аш не пустила его на порог. Он сам сделался тем чудовищем, что принесло на Барра разруху, ужас и смерть. Не Старая Сука. Он…

Галлахер опустил глаза и уставился на свои руки. Кровь давно уже смылась и с них, и с белых волос, однако, мужчина помнил, как это было. Помнил бегающих людей, помнил мучительные их вопли и тихий решительный голос Сольвейг. Все было зря. Все было абсолютно напрасно, и он в десятый раз мастерски отыграл свою роль, расписанную по нотам. Лэйри говорила, что ее младший внук – душегуб и мучитель, и именно им он, вернувшийся, и предстал. Даже отвергнув его, названая сестрица осталась права – все они сделали то, чего жаждала Титанезия… И хорошо, что Дугал все еще оставался живым. Если бы только он не успел, не сумел остановить Глэдис все было бы кончено и утеряно безвозвратно, но сейчас у него, потерявшего все, еще оставался самый последний шанс все исправить и сделать все по-хорошему. Сдаться. Сдаться на милость брата и принять уготованную Судьбу. Если Дугал решит его казнить, что же, противиться он не будет.

Подойдя к Глэдис, Галлахер ласково погладил ее по шее и заглянул в янтарные немигающие глаза, ловя в них растерянность и беспокойство. Доча всегда чувствовала его настроение и лучше своего импульсивного друга знала, что именно он собирается сделать. Новый замысел ей не нравился. Тихо храпнув, она ткнулась носом МакФасти в грудь и устроила голову – как могла – у него на плече.

- Ничего, Девочка, как-нибудь мы пристроим тебя. Я скажу ему, где твой дом, и куда тебя нужно вернуть. Уверен, тебя мой брат пощадит. Ты не я. Ты не сама по себе заявилась на церемонию.

Изгнанник знал, где следует искать брата. Сбежав с Барра, Галлахер не появлялся на Тайри официально, но пробирался туда инкогнито, скрытый в тенях ранних сумерек и глубокого капюшона. Он слышал, как шепчутся люди, и даже пару раз видел внушительную фигуру брата, трясущую за грудки какого-то рыбака, не видевшего и не знавшего ничего. Не сложно было догадаться, что до простого работника черед только лишь докатился, и что до того, Дугал уже успел вытрясти души из Младшей Септы. Особенно из Саксы и Лютера, что всегда были добры к осиротевшему одинокому мальчику. Они приняли его, когда он стал никому не нужен, и вот теперь были вынуждены отвечать за его грехи. Пожалуй, Галлахер не стал бы их миловать и жалеть, но свадьба была его ошибкой и платить за нее должен был он сам, а не кто-то другой. Это было бы… правильно.

Огромная красная драконица вынырнула из низких седых облаков, пронеслась над городом, вселяя в увидевших ее жителей ужас, озарила окрестности криком и, пролетев над морем, опустилась на большой темный валун, покрытый зелеными водорослями и окаменелыми створками моллюсков. Агрессивно ощерившись, Глэдис выпустила из ноздрей два малюсеньких огненных шара и угрожающе подалась чуть вперед.

- Спокойно! Я говорю, ты не вмешиваешься!

Едва ли, драконица поняла своего хозяина, но его это и не заботило – он прилетел верхом не для того, чтобы убивать, но затем лишь, чтобы спасти то любимое существо, что еще оставалось ему верно. Глэдис не должна была погибать. Равно как и две маленькие девочки, переданные в заботливые руки Ярлсаксы.

Галлахер обернулся через плечо, глядя на море и высокие шпили Цитадели, простирающиеся за ним, и спрыгнув на земле уверенно подошел к брату, остановившись в нескольких шагах от него.

- Оставь их в покое, братец, - привычно насмешливо начал он, - тебе нужен был я, и вот я здесь.

Коротким жестом МакФасти отстегнул пояс с палочкой и ножом и, размахнувшись, швырнул его под ноги Дугалу, демонстрируя свою покорность и абсолютное нежелание вступать в бой.

Галлахер не ждал от Дугала понимания, милосердия или прощения. В глубине души ему хотелось верить в то, что брат все же даст ему шанс объясниться и оправдаться, однако, даже столь крохотная надежда разбивалась о настоящую действительность и обо все то, что было сделано и не сказано. Если бы Дугал хотел с ним поговорить, он сделал бы это раньше, однако, Старая Сука на столько засрала своему любимому внуку мозги, что тот, похоже, и не воспринимал уже никакого иного голоса. Но… Даже ненависть братца была приятнее, чем его равнодушие.

МакФасти видел, какой яростью загорелись глаза обычно спокойного Дугала, стоило ему наткнуться взором на причину всех своих горестей и несчастий; видел, как заходили желваки на его шее, и как сжались кулаки от переполнявшей мужчину ненависти и злобы. Это было опасное, жгучее, отравляющее, но такое знакомое чувство… Столько лет он, Галлахер, точно также ненавидел старшего брата за все то, что у того было просто так, по прихоти свихнувшейся лэйри, но теперь, видя в глазах его собственное отражение, четко осознавал, что не чувствует ничего, кроме горькой, зыбкой, точно пески в пустыне, но все же… искренней и трепетной любви. Отвергнутый, униженный, порицаемый и презираемый МакФасти больше не мог цепляться за собственную злость и ту маску, что сам на себя нацепил. Какой смысл спасать от ударов душу, когда приготовился умирать?

Потому и сносить побои, не поднимая рук в попытках себя защитить, Галлахеру было не сложно. Хочешь бить? – Бей. Хочешь проклинать? – Проклинай. Чего бы не пожелал теперь старший брат, младший все бы ему позволил, а после, если бы уцелел, как-нибудь отыскал бы внутри себя силы простить и это. Простить колючее презрение, слепую ненависть, глухую скорбь. Он причинил Дугалу достаточно боли, чтобы теперь за нее ответить, но, если его страдания раскроют братцу глаза, все сделанное совершено было не зря. Едва ли, братец когда-нибудь осознает, что Галлахер старался ради его же блага, но изгнаннику было довольно уже того, что он сам это понимал и знал.

МакФасти не сопротивлялся. Ни тогда, когда получил жестокий удар в лицо, ни тогда, когда почти задохнулся от боли, прошившей ребра. Лишь натужно закашлялся, перевернулся на бок, сплюнул на песок кровь и поднял руку в упреждающем жесте. Не брату, но Глэдис, что намеревалась защитить друга. Ей, драконице, рожденной в жестоком и беспощадном краю, было непонятно, с какой стати примат позволяет так с собой обращаться, и почему не пытается одолеть врага. Она еще не бросалась на Дугала, не раскрывала пасти, но медленно и осторожно ползла в сторону тела, распростертого у его ног. Когти и крылья стучали по камню, чешуйки легко скрежетали, потираясь друг о друга, но Глэдис, о коей враг ее преступно забыл, все же почти сумела подобраться к нему незаметно и тихо.

- Нет! Назад, Глэдис! Мы разберемся сами!

Кричать Галлахеру было сложно, но он все же заставил себя это сделать прежде, чем драконица угрожающе зарычала и выпустила из ноздрей упреждающие горячие сгустки пламени. Пальцы, испачканные в крови и песке, шлепнули по опустившейся морде в слабой попытке ее отпихнуть.

- Нет, все в порядке. Уйди. Прости, братец, у моей Дочери, кажется, немного другие планы.

МакФасти невесело рассмеялся, глядя в низкое небо, почти закрытое мощной длинной шеей. Не так он планировал встретиться, но, кажется, вмешательство Глэдис внесло не самые худшие коррективы. По крайней мере, у него появился шанс и ответить на заданный братом вопрос, и задать свои.

- Зачем, что? – переспросил он Дугала, все так же лежа на песке и не пытаясь подняться. Глэдис села, устроившись рядом в роли третьего собеседника и главного аргумента, - Зачем я вернулся? Зачем я сжег заповедник? Зачем украл Сольвейг и устроил кровавую свадьбу? Какой из этих вопросов тебя интересует, брат? Все сразу? Хорошо… Но, прежде, ответь, теперь тебе стало легче? Что ты чувствуешь сейчас? Ненависть? Злость? Презрение? – Все они очень хорошие спутники и мотиваторы – и я уж точно не осуждаю – но взгляни на себя. Посмотри, в кого ты сам превратился. Таким ты хотел себя видеть? Таким ты хочешь быть? Ты сильно удивишься, братец, но я рад, что, благодаря мне ты, хотя бы, можешь взглянуть на самого себе, остановиться и задуматься о том, что вообще происходит. Ты знаешь о том, что МакФасти выдали тайну миру? Знаешь о том, что за этим последует? Знаешь, сколько тех, кто жаждет свергнуть лэйри и занять ее "трон"? Ты слеп, Дугал! Ты безоговорочно веришь лишь одному человеку, но она только лишь прикрывает тобой свою немощь! А ты и рад ради нее стараться… Открой глаза, брат! – И пойми уже, наконец, что я – не твой враг. Я… На твоей стороне. Не на ее. На твоей. Услышь это! Ну а теперь можешь продолжить выплескивать на меня свою злость – я не отрицаю, что ее заслужил.

Галлахер поморщился и, уцепившись за костяной воротник драконицы, кое-как поднялся на ноги.

На что он вообще надеялся? На легкий успех? На чудо? На внезапное озарение? Они с Дугалом не виделись много лет, но даже тогда, когда знали друг другу близко, не могли найти общего языка. Не хотели или попросту не сумели, предпочтя стоять каждый на собственной правде. Еще мальчишкой Галлахер должен был осознать: брат никогда не примет его и, чтобы он не сказал и не сделал, все вывернет так, что он останется смешным и жалким бунтарем, в котором взыграла зависть и юношеские обиды. Может быть, совсем в детстве у него и получилось бы донести до наследника лэйри ту истину, что тому не хотелось видеть, но с каждым прожитым под заботливым крылом полоумной Суки годом, этот шанс становился все тоньше и тоньше, и вот теперь растворился совсем. Дугал смотрел на мир глазами Титанезии, слушал ее ушами и думал ее умом. С той лишь разницей, что старая ведьма не проявила бы к нему благородства и предпочла бы добить.

Галлахер тихо невесело усмехнулся, сплюнул на песок сгусток крови и отвел глаза в сторону, не желая показывать брату ни боль, ни нежность, которую испытал, стоило Дугалу протянуть ему руку, чтобы помочь подняться. МакФасти знал, этот короткий жест продиктован одной лишь жалостью к поверженному ничтожному врагу и, немного, личным понятием о чести, но… ему так хотелось видеть в простом куда большее, что он с легкостью позволил себя забыться и поверить в то, что исправить их жизнь возможно. Возможно вернуться назад, начать все с начала, отпустив и простив друг другу обиды. Пусть на краткий миг, но изгнанник почувствовал себя освобожденным и нужным и, тем мучительнее вышли в итоге брошенные злые слова. Ничего не изменилось. Ничто не стало возможным. Брат, даже протянув руку, не стал презирать его меньше. «Видимо, никогда уже и не станешь…»

Галлахер сдавленно рассмеялся и рассеянно качнул головой, находя себя последним идиотом. Столько лет ждать, не веря, чтобы в итоге так глупо попасться! Он же знал – всегда знал – что брата уже не спасти и не вырвать из лап Титанезии… Что он не поверит, даже младший принесет ему головы настоящих предателей и заговорщиков. Он все равно вывернет все по-своему, обвинив его в очередном убийстве. В глазах Дугала он, Галлахер, всегда будет врагом, преступником и ничтожным шакалом, которого на порог пускать не то, что страшно, а просто зазорно. Что бы он не сделал, какой бы фортель не выкинул, какие бы аргументы не привел, все так и останется. Навсегда. Если он хотел спасти брата, он должен был пойти по другому пути, который сам же и разрушил, позволив себе забыться и устроить кровавую свадьбу.

Отсмеявшись, МакФасти горько протяжно вздохнул – говорить, убеждать, доказывать ему расхотелось. Он мог бы сказать про бар и предложение той странной женщины в изумрудном наряде, почти сросшемся с ее телом. Мог бы назвать причины, мотивы, выложить подозрения, но… Дугалу это было не интересно. Во всяком случае, не от него. Осталось понять лишь одно: что брат хотел получить, когда разыскивал его на Тайри? Найти следы предательства Малой Септы? Обвинить их в его грехах и проступках? Так, может быть, он ошибся и здесь, и Дуг вовсе искал не его, но что-то большее, чтобы снова спасти свою драгоценную лэйри и не дать клану развалиться? – Что ж, это понять было можно, вот только, вместе с тем, он все равно оставался опасно слеп и непроходимо глух.

- Мне нет нужды лгать тебе в этом, - сухо откликнулся Галлахер, выдержав долгую паузу, - коль скоро ты сам убедишься, что это действительно так. Правда, тогда что-либо менять может быть уже поздно, и все, к чему ты привык, просто развалится у тебя на глазах. Я не знаю, кто именно это сделал, как ничего не знаю и о тех людях, которые вдруг так недвусмысленно заинтересовались полетами на драконах, но я точно знаю, что такие вопросы, которые они задавали мне, не задают просто так, как и не предлагают то, что они предложили. Думай, что хочешь, Дугал… Можешь снова решить, что я выгораживаю себя, и, что все это только моя вина – ты всегда так делаешь – но, задумайся над тем, что я рассказал. Не я угрожаю клану. Я просто бессильно бьюсь в стену, пытаясь восстановить справедливость и отомстить за себя, за свою жену, и за своих детей… Но предал всех вас кто-то другой, до меня. Может быть, я узнаю, кто, а, может быть, так и оставлю все это вам, потому что вы во мне, как всегда, не нуждаетесь. Что бы я не пытался сделать – я всегда буду в дураках, и в козлах отпущения. Но я сказал тебе то, что хотел сказать.

МакФасти хмыкнул, прерывая поток своих собственных мыслей, и взглянул в глаза Дугала, что теперь были полны холодной злости и колкого презрения.

- Мне не нужен Двор, - откровенно признался он, - мне нужно было только твое признание. И я хотел быть не с семьей, а рядом с одним тобой. Всегда только это, и мне глубоко плевать на всех остальных и на все остальное.

Галлахер не ожидал от себя такой прыти. Чего-чего, а того, что в итоге сказал, он точно не планировал говорить. Ни Дугалу, ни даже себе самому. Это горячее, горькое чувство без имени жило в нём, толкая на многие отчаянные поступки, но должно было оставаться тайной. Никому не нужной, ничего не значащей и не интересной. Будь МакФасти юнцом, может быть, это и имело бы какой-то смысл, но теперь… Теперь нет. Теперь изгнанник мог лишь безрадостно ухмыльнуться и сделать вид, что весь этот бред не стоит и выеденного яйца.

- Как и у меня, - просто откликнулся он, - когда сожгли наших родителей, а меня вышвырнули на Тайри, ты не нашел и дня, чтобы туда прилететь, и я позволил себе поверить, что тебе моя судьба безразлична. Я обижался на это, когда был мальчишкой, но те времена прошли, и я мщу тебе не за несколько лет невнимания. Да и в принципе мщу не тебе.

Галлахер сделал шаг назад и привалился спиной к шершавому боку Глэдис – стоять ему было не то, чтобы просто, все же рука у брата была тяжелая, а сил своих он не сдерживал – но и приземляться обратно на задницу не хотелось. Прикрыв глаза и глядя в пространство перед собой, он молча слушал, что говорит ему Дугал, и, к собственному удивлению, обнаруживал, что даже самые колкие и оскорбительные слова больше не имеют над ним прежней власти, точно признавшись себе и братцу он не только избавился от тяготившего его груза, но и обрел свободу, легкость и успокоение.

- Я не думал, что Кирстан умрёт, - продолжил он, отвечая не столько на вопрос Дугала, сколько на собственные мысли, вдруг пришедшие в некий порядок, - и не успел остановить Фулминоракса и спасти твоего сына от падения с его спины. Мне жаль, что так получилось, но мальчишка остался жив. Как и Сольвейг. Ей я и вовсе не собирался вредить. То, что она в своей привычной манере наелась ядовитых ягод – ее решение. Нравится тебе это или нет, но она моя названая сестра, и помню я её маленькой девочкой, которую сам же и защищал от мальчишек вроде тебя, и от влияния лэйри. Соль будет тяжело в Цитадели, но она так решила сама. Мне стоило бы спросить до того, как я полетел на Барра. Я не спросил. Своей вины я, как видишь, не отрицаю, и, отправляясь на встречу с тобой, я был готов за это ответить. Перед тобой. Не перед Титанезией и её безголосыми прихвостнями.

МакФасти снова прервался и перевёл взгляд на Дугала. «Что, не нравится, братец?» - мысленно поинтересовался он, наблюдая перемены в обычно спокойном непроницаемом лице, - «Неудобная правда, как всегда, неудобна. Но я и не обещал тебе, что это будет просто. Ты хотел меня выслушать, так вот и слушай». Галлахер облизнул разбитые губы и напряжённо сглотнул.

- Иногда достаточно и намёков, - продолжил он, небрежно меняя тему, - если слышать, каким тоном они сказаны. Передать тон я, к сожалению, не могу, но та волшебница, которая говорила со мной в трактире несколько дней назад, была абсолютно уверена в своих словах, зароках и обещаниях. Ссылаясь на какого-то Повелителя, она обещала мне клан за дракона в их тесных рядах, а так же поддержку и абсолютную власть. Она, увы, не представилась, а, если бы и назвалась, едва ли, своим настоящим именем, однако, ясно дала понять, что им известно очень многое, и что у них уже есть верные союзники среди нас. Сомнительно верные, раз предложение всё ещё предлагается, но… они есть. Вероятно, без собственного дракона, но достаточно откровенные и готовые на всё ради власти. Я попробую узнать больше – раз уж я такой удобный изгнанник с очевидной ненавистью к семье и обидами на весь клан – однако это может потребовать времени, сноровки и сомнительных моральных выборов, которые тебе не понравятся. Впрочем, не тебе их делать. Тебе достаточно только открыть глаза и завести себе пару-тройку проверенных соглядатаев, которые станут докладывать, что происходит на Островах, за пределами Драгонхолла. Сам ты никогда этого не узнаешь. Тебе, в лучшем случае, не скажут, в худшем – солгут. Можешь не верить мне. Найди тех, кому доверяешь, и очень скоро ты убедишься: веры в крепость МакФасти давно уже нет, и люди, служа, всё чаще задаются вопросом: кому они служат, почему и что им в итоге за это будет? И почему среди равных, равнее ты, а не кто-то из них.

На этом Галлахер замолчал, оставляя за Дугалом возможность услышать, задуматься и сделать выводы. Может быть, он, изгнанник, и не мечтал стать спасителем клана, но его семья оставалась его семьёй, и он был готов принести ей не только горе и разрушение, но и благо. Пусть бы игра эта и обещала в итоге закончиться смертью. Никто не любит предателей, изменников и хитроумных «змей».

Отредактировано Thaddeus MacFusty (02-01-2025 01:17:47)

Чего он хотел добиться? Облегчения? Внезапного ответного откровения? Перемен, что никогда не случаются вдруг, да и не вдруг, если подумать, не случаются? Он опоздал с признаниями на несколько лет, и теперь даже самая правдивая из всех правд уже ничего не меняла. Всё от болело, отгорело и умерло. Даже самое крепкое и сильное чувство не проходит проверку времени, а Дугал, едва ли, когда был способен на глубокие эмоции, разрушающие саму его суть. Он всегда был спокойным и выдержанным, точно твердь под ногами. Нужно было родиться им, Галлахером, чтобы суметь разбудить давно заснувший вулкан и заставить его извергаться яростным пламенем и ослепляющим дымом. Он не умел приносить радость, зато прекрасно научился разделять свою боль и страдания на всех, до кого только мог дотянуться. Сегодня досталось Дугалу, хотя Галлахер и не сомневался: он забудет всё, что ему не нравится, и снова станет прежним собой. Им всём повезёт, если братец запомнит хотя бы треть.

- Может быть и так, - пространно отозвался МакФасти, не находя в себе желания спорить, - Но, если и так, не всё ли тебе равно?

Изгнанник криво усмехнулся и отвернулся от брата, чтобы не видеть в его глазах ни жалости, ни сочувствия, ни презрения. Это была уже даже не обида за непонимание и неприятие, но горечь, осевшая послевкусием сказанных слов и отживших своё душевных терзаний. Галлахер вспомнил, каких сил стоила ему решимость и готовность к свершившейся встрече, и вдруг заметил, что мог бы и не тревожиться. Брату и правда нет до него никакого дела. Он заботится о семье, любит клан и сторожит мирную размеренную жизнь Островов. Он – послушный внук и идеальный наследник. Будущий управитель с широкой душой и любящим сердцем, в котором, как и всегда, хватило места на всех, кроме одного. Что ж, больше бороться за это место он, неугодный младший брат, не станет. Пусть всё идёт своим чередом: братец живёт по правилам, он – как придётся. Потеряв всё, расставшись с самой мечтой и даже с правом на неё, разве можно что-то ещё потерять?

МакФасти опустил голову, отчего её пронзило острым мучительным спазмом, и уткнулся взглядом в носки видавших виды сапог.

- Я не жду от тебя благодарности, - глухо продолжил он, думая уже не столько про брата, сколько про темноволосую ведьму и всех тех, неузнанных, что стояли за ней, - так что оставь своё «спасибо» себе, братец. Или тому, кто принесёт тебе более важную стоящую новость. Например, лайри. Не сомневаюсь, она с лёгкостью убедит тебя, что тебе навешали на уши лапши, и что я опять пытаюсь тебя надурить. Вот её и благодари. За всё. Я же позволю себе ослушаться и не внять твоему совету. Я не покину Островов, Дугал. Не в этот раз. Всю свою жизнь я только и делаю, что сбегаю. С меня довольно. Больше я не сбегу, а всё остальное… Это мои заботы и моя жизнь. Тебя она не касается, как бы мне не было больно это признавать. Я… А, впрочем, не важно. Смотри не пожалей о своём решении, братец.

Галлахер насмешливо фыркнул и изогнул губы в кривой ехидной улыбке. Подбирая палочку, глядя на брата украдкой, снизу-вверх, он, наконец, понял, чего действительно ждал от этой встречи, и чего искал: покаяния и расплаты. Он устал от себя, устал от собственных ошибок и неверных выборов, превращающих его жизненный путь в бесконечную спираль, устал от потерь, устал от стылого одиночества и чувства ненужности, устал на столько, что был готов положить голову на плаху, лишь бы остановить падение, но… Не получил ничего: ни прощения, ни смерти. Всё осталось так, как и было, и оттого камень, висящий на шее, сделался лишь тяжелее.

МакФасти приладил ремень обратно и неторопливо пошёл обратно к нетерпеливо переступающей с лапы на лапу Глэдис. Огромного усилия воли стоили ему расправленные плечи, горделивая осанка, и надменно вскинутая голова. Как бы не хотел Галлахер остановиться, обернуться и сказать, пожалуй, самые простые слова, что могли бы что-то ещё исправить, он предпочёл оставить последней усмешку, что всегда надёжно прятала рубцы и шрамы в душе и сердце.

Они расстались не врагами и не друзьями; не братьями и не чужаками; кем-то и, вместе с тем, никем. Сольвейг вновь оказалась права: ему не дано ничего сохранить, и даже сегодня не он спас свою драконицу, как намеревался, а она защитила его от его же наивной дурости. Оба они с Дугалом были по-своему дураками. Упрямцами. Гордецами. Но братец, хотя бы, во многом был прав. Несмотря ни на что, он умел оставаться хорошим, правильным, и это… восхищало.

«Если я справлюсь с тем, что замыслил, меняться тебе и не придётся», - заметил Галлахер, натягивая поводья и мешком плюхаясь в седло, - «А если нет, уже слишком поздно, брат. Как ты сказал? От них возврата нет?»

Подчиняясь команде, Глэдис поднялась в небо и, описав небольшой полукруг, полетела в сторону своего нового обиталища.

Отредактировано Thaddeus MacFusty (04-01-2025 03:21:48)