Боль никогда не бывает живительной субстанцией. Тупая, ноющая, режущая, острая – любая – она является только болью, что неизменно оставляет после глубокие раны. Не столь важно где: на теле, на душе или на сердце. Что бы то ни было, болеть в итоге будет одинаково: мучительно и долго, пока не затянется уродливым шрамом на память, а разница отыщется лишь в одном: окажется этот шрам видимым или же потеряется так глубоко, что его никто и никогда не найдёт. Если только очень уж постарается. Но кому это нужно, считать чужие шрамы, когда с лихвой хватает своих?

Галлахер давно уже не считал даже собственные. За годы жизни их накопилось так много, что не хотелось ни вспоминать о них, ни придирчиво рассматривать, ни прятать от посторонних глаз. Не хотелось вообще ничего, кроме как сидеть за столом в пабе, заливаться дешёвым пойлом, пришедшим на смену качественному огневиски и ждать того сладостного мига, когда боль притупится и сменится мутным тянущим равнодушием: когда очередное изгнание станет не важным, а последняя принесённая жертва перестанет казаться значимой, дорогой и ценной. Какая разница, если цель не достигнута? – Без потерь не бывает ни побед, ни поражений, и каждый делает свой выбор самостоятельно. Он давно уже никому не нянька, да и, если вспомнить, то никогда и не был.

И тем не менее, слова Сольвейг, брошенные там, на потерянном заснеженном островке, упорно крутились в голове, с каждым своим возвращением причиняя жгучую едкую боль. Названная сестрица была последней, не отказавшейся, и вот теперь отреклась и она, оставив жизнь и судьбу Галлахера ему, а он, как и пятнадцать лет назад, совершенно не знал, что с этим  делать, и к чему себя приложить. Что он умел, кроме как возиться с драконами? – Ничего. И, сколько бы ни пытался, ничего иного у него и не получалось. Он так и не стал ни достойным мужем, ни хорошим отцом, ни надёжным другом. Всё, что он сумел, это превратиться ещё и в убийцу и безжалостно перерубить те нити, что ещё связывали его с семьёй.

В пору было смеяться и восклицать: Ай да я! Но паскудство момента заключалось в том, что ни веселиться, ни похваляться своими подвигами Галлахеру не хотелось. Чужие смерти не грели его, крики, звенящие в ушах не утешали, а принесённые уроки оставляли после себя только горечь и тупую вязкую боль. Едва ли то было искреннее сожаление или сострадание, но вспоминая выжженный залитый кровью двор, оступившийся МакФасти не мог сказать, что не чувствует ничего, как не мог не задаваться вопросами снова и снова, и не гадать, что делать ему теперь. Сольвейг не стоила этого. Тем более не стоили того её отказ и та бесславная битва, что последовала за ним. Всё затевалось ради спасения сестры и обретения будущего, а обратилось в итоге прахом. Как там она сказала? – Сквозь твои пальцы всё утекает, словно песок? – Да, пожалуй, так всё и было.

Галлахер невесело усмехнулся, опрокинул в себя содержимое стоящего напротив стакана, и опустил посудину на столешницу с глухим, но крепким ударом. Он был уже достаточно пьян, чтобы лишиться трезвости рассудка и остатков здравомыслия, но всё ещё не на столько, чтобы заодно с разумом расстаться и с терзающими его чувствами, переживаниями и болью.

Мужчина сидел за столом один, тяжело наклонившись вперёд, и одним своим видом отпугивал всех желающих присоединиться и скрасить его одиночество. Бармен и официанты, уже привыкшие наблюдать скорбную рожу посетителя не спешили к нему подходить, а местные продажные девицы так и вовсе предпочитали не попадаться Галлахеру на глаза, осознавая, что денег у него практически не осталось, и что проблем, в итоге, окажется много больше, чем удовольствия. Впрочем, он и сам не обращал на присутствующую публику никакого внимания, и поднимал глаза от стакана только тогда, когда тот становился пустым, или когда одну бутылку требовалось сменить на другую.

Спешить МакФасти было некуда. Из всех живых существ его ждала только Глэдис, но и ту пришлось спрятать на далёком острове с разрушенной сторожевой башней, чтобы желающие мести не добрались до драконицы, когда она будет спать. Там было сыро и холодно, а противный ветер пробирал до самых костей. Галлахер думал, что Доче, едва ли, там нравится, но других вариантов у него не было, кроме, разве что, того, где он снова трусливо сбегает прочь, чтобы больше никогда не возвращаться обратно. На сей раз точно. Отправиться в Китай. Отдать им Глэдис. Навсегда забыть о полётах и стать как все. Сольвейг снова была права – он не сумел бы смириться с подобной участью, и даже в одиночку вновь заявился бы на родной порог, в десятый раз надеясь начать всё сначала: простить обиды, примириться с братом и встать с ним рядом, а не против него. Глупые, пустые мечты. Такие же обречённые, как и он сам.

Галлахер отвлёкся и покачал опустевшей бутылкой, подзывая официанта к себе. Вместо шустрого парнишки, однако, возникла роскошного вида ведьма с пронзительными глазами и поразительно тонким станом. В мареве выпитого она, пожалуй, казалась даже справнее, чем на деле была, но МакФасти привлекла не столько её наружность, сколько сам факт того, что она вообще появилась в его поле зрения. Наверно стоило бы задуматься, однако, в этом Галлахер и впрямь достиг равнодушия. Небрежно пнув под столом стул, чтобы тот выдвинулся вперёд, мужчина жестом указал незнакомке на него и потянулся к стакану.

Отредактировано Thaddeus MacFusty (12-11-2024 00:38:11)

Галлахер не тяготился обществом. Он все еще был слишком погружен в свои мысли, чтобы реагировать на присутствие незнакомки вовлеченно, но, вместе с тем, уже пребывал в той степени опьянения, когда многие вещи заботить перестают: один ты или с кем-то, говорят с тобой, утопая в твоих несчастьях, или предпочитают таращиться на бутылку и молча сидеть за одним столиком, поигрывая выпивкой в стакане. Подобные моменты в сути своей являлись мелочами и ими же остаться и обещали, если бы только женщина снова не привлекла рассеянное внимание МакФасти.

- Забирай, - небрежно бросил он ей, расставаясь с бутылкой, что так и не попалась на глаза ни бармену, увлекшемуся беседой с одной из местных продажных девиц, ни снующему туда-сюда официанту.

Галлахер не знал, всегда ли в «Белой Виверне» так много народу, но сегодня, кажется, собирался аншлаг. Наверно именно поэтому завсегдатаи так презрительно поглядывали на засидевшегося чужака, а хозяева не торопились явиться по первому же зову. Вероятно, по той же причине и незнакомка устроилась именно за его столиком, сочтя общество прочих волшебников куда менее для себя подходящим или надеясь что-нибудь получить. Все они в сути хотели одного и того же – денег, но чем-чем, а этим изгнанник похвастаться больше не мог.

- Мне нечем тебе заплатить, - поддержал МакФасти не столько беседу, сколько личные мысли, - если ты здесь не за этим – оставайся. Столик в твоем распоряжении. Почти в полном.

Мужчина поднял на незнакомку мутноватый нетрезвый взгляд. В полумраке и дыму, стоящему коромыслом, женщина выглядела… неуместно, точно залетная гостья, которую отчего-то привезли в дурное в сути своей место, да там и оставили, то ли в насмешку, то ли с каким-то умыслом. Будь Галлахер чуть более трезв, мысль о том в его сознании укоренилась бы, но сегодня алкоголь уже сделал свое дело, подменив прозорливые догадки на представления приземленные – мало ли было в мире дорогих шлюх, эскортниц и прочих желающих заработать собственным телом.

Подобного способа заработать на жизнь МакФасти, впрочем, не осуждал. Случись женщине оказаться представительницей древнейшей профессии, между ними ничего бы не изменилось. Признать же в волшебнице ту, кем она являлась, изгнанник способен не был и в лучшем своем состоянии – он ничего не знал ни про тайное общество, внушающее магической Британии страх, ни про верную спутницу безымянного Лорда.

Отредактировано Thaddeus MacFusty (27-11-2024 12:43:30)

Это был второй звонок. Не тот, что тихо звенел где-то на грани сознания, дергая подозрительность и паранойю, но тот, что гудел набатом, отчаянно и тревожно, точно пытался пробудить и страх, и инстинкт самосохранения. Посторонние не называли имен, незнакомцы – не были столь в себе уверены, а продажные девки – настойчивы. Кем бы ни была эта женщина, она знала о своем неслучайном собеседнике достаточно, и одно это делало ее появление осмысленным и опасным.

Вернее, делало бы, если бы Галлахер был трезв. Если бы только он был трезв, то непременно заметил бы и чрезмерную заинтересованность ведьмы собственной персоной, и те опасные интонации, что шелестели в ее голосе, и те слова, что не звучали вслух, но легко угадывались межу ними. Если бы…

К собственному невезенью МакФасти был безоговорочно и неотвратимо пьян, и собирался набраться еще сильнее. За дурманом отравы он не слышал не то, что Нагини, но и свои собственные инстинкты, звенящие натянутыми струнами. Он любил рисковать в дело и не в дело, но всегда безошибочно угадывал ту грань, за которой опасность превращалась в смерть и грозила очевидным исходом. Эта ситуация была как раз из таких, а сидящая напротив грациозная ведьма в сути своей не так далеко ушла от диких драконов Египта.

Когда-то Галлахер не побоялся вломиться в драконье логово и вышел из него если не господином, то братом, а теперь? Что ожидало там, в глубинах темных женских глаз и сладких речей? Западня? Спасение? – Да какая в сущности разница!

Осведомители Темного Лорда и впрямь хорошо потрудились, выведав тайны закрытого отчужденного от прочих клана, но не могли – в силу времени – знать того, что произошло пару дней назад: итогов кровавой свадьбы. Вернувшийся из долгих странствий изгнанник принес в свой дом войну, боль и смерть, и теперь не смел явиться даже к тем, кто когда-то его привечал. Как бы не хотел Галлахер поспорить с самим собой, ему некуда было пойти, некому было довериться, не с кем остаться, и на этом фоне какая-то мрачная таинственная ведьма казалась вполне себе подходящим вариантом. Все, что у него было, МакФасти разрушил своими руками, и как восстановить не знал. Ему было стыдно вновь обращаться к Айлех, чьего мужа он так беззастенчиво угробил, или идти на порог к Ашлиг, которой обещал свободу, спасение и возможности, а не проклятия и изгнание. Как и прежде, Галлахер вынужден был признать, что опять облажался, и уйти один, как и пришел когда-то. Даже Глэдис, пожалуй, стоило оставить семье – Соль или Аш о ней позаботятся.

Мужчина поднял на волшебницу мутный взгляд и тяжело вздохнул.
- Валяй! – равнодушно и небрежно бросил он ей, - Не знаю, что ты хочешь в итоге от меня получить, но… попробуй.

Это было так самоуверенно, что даже смешно. Начиная с детских лет, Галлахер столь часто сталкивался с вопросами из серии «умеешь ли ты летать на драконе» и просьбами в духе «а возьми меня как-нибудь с собой», что теперь, к тридцати с лишним годам, перестал даже удивляться. Не знающих, не способных всегда тянуло туда, где им было не место, а они, сведущие, талантливые, посмевшие покорить само небо, уверенно все отрицали, потешаясь над самой таковой возможностью. Средства и методы у всех были разные, но никто и никогда не раскрывал тайны, спрятанной за семью печатями. А слухи… Слухи рождались, множились, жили и умирали. Без их непосредственного участия.

Не было ничего удивительно, что не утихли оные и теперь. Магическая Британия – тесна, как и Гебридские Острова. Чем ты необычнее, тем больше к тебе вопросов, и тем больше сомнений у Министерства и всяких там обществ. Одни хотят докопаться до истины, другие – получить то, что не находится в их владении и власти. Амбиции. Устремления. Сила. Могущество. Власть. Все это было так просто, и так понятно, что не представляло, ровным счетом, никакого особого интереса.

- А я-то уж было подумал, что ты меня удивишь, - отозвался МакФасти, покачивая стаканом и плещущимся на его дне огневиски, - придумаешь что-нибудь новое, необычное, как, например, ты сама. Но… Ты не оригинальна.

Галлахер повозился, устраиваясь удобнее, и практически съехал под стол, не ответив ни «да», ни «нет», не подтвердив, и не опровергнув. Даже несмотря на дурман, что охватил все его существо, мужчина не выглядел ни озадаченным, ни встревоженным, и казался скорее скучающим и уставшим от жизни, от людей и от их дурацких вопросов. Впрочем, отчасти именно так все и было. Не было ничего неожиданного в том, что какую-то ведьму заинтересовали драконы, как не было странного и в том, что она подошла к нему. В прошлом, во времена скитаний, МакФасти, может быть, даже продал бы ей яйца, что забрал из лагеря бедуинов, но теперь у него и этого не имелось. Что он вообще мог отдать, кроме себя самого и своего таланта? Кому? Кому-то, кто снова его использует, а после выбросит, как бесполезный хлам?

Мужчина поднял глаза на волшебницу и равнодушно вздохнул.

- Предположим, что ты меня получила… Что дальше?

Не то, чтобы было так уж любопытно играть в эту игру, но, раз уж они встретились, знакомство продолжить стоило, как и стоило, хотя бы, попробовать сделать его интересным и получить хоть какой-нибудь результат. Пусть бы и в самом деле интимный – все лучше, чем надираться до одури день за днем.

Отредактировано Thaddeus MacFusty (06-01-2025 13:18:06)

Галлахер не мог не оценить необычность ведьмы, решившей устроиться за его столиком. Сперва показавшаяся ему кем-то вроде представительницы древнейшей профессии или охотницы за наживой, каждой новой фразой, каждым новым жестом, она все сильнее утягивала его в свой собственный мир, закрытый для непосвященных. В этой женщине таилась притягательная опасность, сила граничила с осторожностью, а в глубине глаз читалась загадка, которую затуманенный алкоголем мозг никак не мог разгадать. Своей сложностью она и влекла, обещая не наскучить быстро и подарить то большее, на что изгнанник давно уже перестал рассчитывать. Это, конечно, был знатный самообман, но, когда ты жалок, отвержен и никому не нужен, почему бы не обмануться?

МакФасти фыркнул, покрутил в пальцах стакан с огневиски и, опустошив его в пару глотков, с характерным звуком опустил на столешницу. Для продолжения разговора надираться и дальше, пожалуй, не стоило, однако, Галлахер не верил ни интуиции, ни логике, ни глазам. Для него все это было скорее игрой, из которой можно выйти в любой момент, как только ставки станут слишком высокими.

- Множество, - нетрезво отозвался мужчина, рассматривая блеск темных прядей и почти ощущая их аромат, - но они не предназначены ни для посторонних глаз, ни для посторонних ушей. Встретимся наедине, и я расскажу.

Кривая ухмылка взрезала губы, и МакФасти уткнулся глазами в собственные ногти, сделав вид, что ни незнакомка, ни ее предложения ему не интересны. Провести с ней ночь, день и, может быть, еще одну ночь, в сути своей было не так и дурно, но драконьих тайн очевидно не стоило. Назови ведьма такую цену, они бы прямо здесь и расстались, однако, она предпочитала медлить и не столько просила, сколько рассказывала и предлагала, точно хотела помочь и сделаться верным союзником, способным подставить плечо и протянуть руку. Впрочем, не так уж и далеко эти мысли ушли от правды, вот только… Галлахер ничего не знал ни про волшебников, прячущихся под масками, ни про Темную Метку, что наводила на местных жителей ужас.

Изгнанник фыркнул, разглядывая узор, и пространно качнул головой.

- Всегда считал, что женщин татуировки портят, - небрежно признался он, - но… Из вас это из кого? Из тебя? Из горстки обиженных мужчин и женщин, вдруг решивших, что жизнь к ним несправедлива? Какими силами ты можешь помочь мне изменить судьбу Гебридов, когда я и сам не знаю подходящего средства? Найдешь для меня профессионального убийцу?

МакФасти фыркнул. Тропа, на которую он ступил, была скользкой, тернистой, опасной, задерживаться на коей не стоило, однако, спросив своего собеседника про справедливость и положение дел, незнакомка попала в точку, и теперь проклятый изгнанник задумался не только о том, что кто-то хочет достать их драконов, но еще и о том, что эти посторонние отщепецы вполне способны принести ему пользу. Да, они все еще напоминали что-то вроде секты, но… их можно было использовать, а после устранить вместе с теми родственничками, что выдали тайны клана. По крайней мере, так Галлахер рассуждал теперь, и равнодушие, что до того смотрело его глазами, сменилось холодной решимостью и беспощадной жестокостью. Если ты уже пал на дно, можешь ли ты пасть еще ниже? – Потом… Потом он все это исправит. А пока…

- Идем. Поговорим в другом месте.

Если бы когда-нибудь кто-то спросил Антонина, почему тот после всего остаётся с Томом, тот бы ответил просто: "Он много для меня сделал". По правде говоря, Том для них всех много сделал, и если пускаться в воспоминания, их юность словно бы вращалась вокруг его тонкой, с нарочито-независимым выражением лица, фигуры. Он всегда был рядом — советами, идеями, порой даже деньгами. Во времена войны именно Том помогал матери Тони, когда тот был на фронте, воюя с магами Гриндевальда. И потом, когда он вернулся, никто другой не помог бы ему найти место в жизни, которое сделало Антонина в итоге тем, кто он есть. Но юность давно в прошлом, и пускаться в воспоминания никто не будет. Сейчас жизнь Долохова насыщена занятиями, которые его полностью устраивают. По крайней мере, скучать не приходится. Пускай Том больше и не Том, он теперь Лорд, которому всего-то нужна власть над Великобританией — он знает, что делает, и Антонин будет с тем, кого когда-то звал братишкой. Если тому так хочется, пусть это называется служением. Плохо это всё, или хорошо — судить некому.

Уговор был прост: если Нагини выйдет вместе с этим парнем, драконологом, то он в деле. Если выйдет одна и оставит его в "Виверне" — надо прибрать. В пабе все свои, и с утилизацией трупа вопрос давно не стоит.

Змеюка выходит с МакФасти. Значит, он согласился сотрудничать, и, что более важно, оказался не бесполезен. Милорд обрадуется такой новости — до сих пор волшебники и помыслить не могли о том, чтобы приручить драконов, но кое-кому, значит, удалось, и этот кто-то теперь с потрохами принадлежит Лорду. С потрохами, потому что с Томом иначе невозможно. Этот парень ревнив, и своё делить не любит.

Долохов отходит от стены и с кривой улыбкой — последствия магловской атаки ещё в Северной Африке, где осколок снаряда повредил ему лицевой нерв, — добрым взглядом разглядывает физиономию их новой боевой единицы. Точнее, наездника их новой боевой единицы, так уж вернее. МакФасти в жопу пьян, даже удивительно, как Нагини удалось с ним договориться. Антонин подсвечивает его Люмосом, не сразу убирает палочку.

— Решился-таки. Молодец. Мы тебя не обидим, не переживай.

Потом он говорит перекидышу:

— Спасибо. Мы пройдёмся, ты можешь идти.

И снова Галлахеру:

— Тадеус, если не ошибаюсь? Идём, поговорим в одно укромное место.

Он подпирает едва стоящего на ногах драконолога, и кишка аппарации всасывает их с глухим хлопком, и в следующий миг выплёвывает в дом, богато обставленный, но явно не жилой в настоящее время — Западный пункт. Тут же стены и потолок оплетает едва заметная мерцающая "паутина" антиаппарационного барьера (возможно, и чего-то ещё). Тони широким жестом оставляет стул от стола в центре гостиной, куда заводит — мягко говоря, буквально затаскивает — новообращённого Пожирателя, усаживает тело. Сам садится напротив.

Антонин не вербовщик, занимаются этим другие люди. Задача Тони — боевая подготовка, к нему попадают новобранцы уже готовенькие. И как этот парень влип, что ему наобещали — не вопрос для Долохова, пока не ясно, что с него можно взять.

— Просветишь меня, до чего вы с нашей красоткой договорились? Знаю, что ты долго был в скитаниях, а по возвращении свои не захотели тебя принимать. Нехорошо вышло. Но теперь всё пойдёт путём. Знаешь наверняка, с кем имеешь дело?

Наездник ведёт себя дерзко. Тони такие нравятся. Он не включается в словесные пикировки и состязание, кто кого переюморит, остаётся серьёзным.

— Заметил, — густой голос сопровождает движение, когда Антонин чуть наклоняется вперёд над столом. МакФасти и впрямь выглядит измождённым путником, и слишком уж загорелым для Британии. А ещё одутловатым от тесной дружбы с бутылкой, но тут такое не редкость. — Теперь касаются. Будем считать, услышишь новости, значит, из первых уст.

Нагини могла бы и постараться, подогреть новичка. Она и подогрела, да не в том смысле. Долохов достаёт пачку — с сигаретами не расставался со средней школы. Томми не нравился никогда этот запах — он пах ему маглами, но Лорд Волдеморд не придирается к привычкам своих приближённых. Есть и есть.

Тони прикуривает от палочки, призывает хрустальную розетку на стол — под пепел — и смотрит внимательно и вдумчиво. Тут бы подошло, наверное, долгое предисловие о том, в каком положении находится страна, какое великое видение будущего у их Лорда и как они яро сражаются против хаоса и упадка Великой Британии. Но это бы кто-нибудь другой мог задвинуть, Розье там, например, или Белла, — Долохов этим не занимается. Так с чего же начать?

— Сейчас вся чистокровная знать — все семьи, фамилии которых у тебя наверняка были на слуху — сошлась под предводительством Лорда Волдеморта. Для нас он — Тёмный Лорд, для тебя будет Повелитель. В наших планах очистить страну от грязи, в которую её втоптали маглы, и поставить на место их и всяких приверженных им маглокровок. Ваши драконы будут как нельзя кстати. Говоришь, убийцы... Если у тебя есть враги — с ними мы разберёмся. Если они такие же, как эти смердяки в Министерстве, поставим и их на место. Ежели они выберут стать на путь правды, Милорд посмотрит, что там за люди. Но сначала они примирятся с тобой.

Долохов поднял руку с сигаретой и указал пальцев на Галлахера, фокусируя его внимание на своей речи.

— Но сначала ты познакомишься с ним. С Тёмным Лордом. Выразишь ему как следует свою приверженность. Если нет — ну, на нет и суда нет.

Откинешься без суда и следствия.

— Если хочешь что-то спросить, спрашивай сейчас.

Долохов следит за лицом Тадеуса — а ему, кажись, поплохело. Эх. Тони берёт палочку:

— Энервейт. Что скажешь, МакФасти? Или мне повторить?

Взгляд Тадеуса проясняется, и, может, он и не протрезвел полностью, но явно может осмыслить ситуацию лучше. И вопросов у него появляется... много. Парень не дурак, и Долохов понимает, почему он быстро соглашается на все условия, но каким-то подозрительным кажется то, что и идеалы Пожирателей смерти драконий наездник разделяет с такой охотой.

— Блефуешь, малый, — Долохов посмеивается, стряхивает пепел. Потом серьёзнеет, становясь на вид угрюмым и суровым. — Но допустим, что я поверил. А вот остальное пока что тебя не касается. С нами сотрудничают кое-какие славные люди из ваших, но мы представим, что с драконом ты первый. Так ведь лучше? — Снова с кривой улыбкой Тони щурится. — Больше почестей.

Ещё с минуту он разглядывает МакФасти, припоминая остальные вопросы.

— Мы называемся Пожиратели смерти. А пожелания к тебе будут простые: поддержка с воздуха. Ну и, конечно, мы будем рады, если Гебриды к нам присоединятся. Но это уже второстепенный вопрос. Рано или поздно, так или иначе... это политика, и говорить о ней нужно в соответствующей обстановке. Ну так что, МакФасти? К Лорду, конечно, ты в таком виде не пойдёшь. Я твоё слово услышал, а значит, увидимся скоро. Милорд примет решение, как тебя проверить. Если обманываешь или захочешь подвести — наши люди это быстро обнаружат. А ты думал? Мы своих не бросаем одних.

Тони легко косит под Ивана-дурачка, но так же быстро и собирается. И теперь он встаёт и серьёзно заключает:

— Значит так. Приведи себя в порядок, протрезвись. И завтра приходи на то же место, получишь задание. Справишься — считай, ты в деле. И не горюй, тебе у нас понравится. У нас таких, как ты, любят.

С этими словами Антонин машет палочкой, снимая барьеры, берёт Галлахера за шиворот и аппарирует в Лютный переулок.