Сначала Элис молчала. Просто молчала, в изумлении глядя на директора, будто не веря его словам, тому, что это происходило на самом деле. С ней, с ними. Все, что он говорил, казалось ей одновременно и правильным, и невозможным.
Их с Фрэнком ребенок, которого она носила под сердцем вот уже несколько месяцев, оказывается, мог победить величайшего волшебника всех времен, тогда как ей предлагалось отдать жизнь за какие-то мифические, иллюзорные идеалы.
Ей предлагалось пожертвовать собой и Фрэнком, пожертвовать их будущим. Тем, что впервые за долгие годы представлялось ей светлым и солнечным, полным любви и нежности, тепла и взаимопонимания.
Пожертвовать ради Ордена. Ради мира во всем мире.
Но она сказала вполне определенно, отвечая на его вопрос: без Фрэнка и ее ребенка мир для нее бы просто умер. Исчез, растворился. Она вовсе не собиралась жертвовать их жизнями, напротив, она надеялась их защитить.
До этого момента.
До того, как все прозвучало предельно ясно. Они должны были готовиться к смерти. К тому, что их разыграют, словно пешки в шахматной партии.
Готова ли она была отдать жизнь ради своего ребенка? Да.
Готова ли была отдать жизнь ради мира? Нет.
И то, что старик якобы готов был пожертвовать своей жизнью - удивительное заявление от того, кто прожил девяносто или все сто лет, в то время, как люди вокруг него умирали с завидной регулярностью - не вызвало у Элис ни малейшего доверия. Ей тут же вспомнилось их первое испытание в Орден, когда директор подставил ее, заставив сражаться с Фрэнком, с тем, кого она так любила, заставив поверить в то, что он якобы переметнулся на сторону Тьмы.
И тотчас, как по волшебству, изумление на ее лице сменилось непривычным выражением задумчивости, точно она бы и хотела снова попасться на эту удочку, поверить в то, что Дамблдор действительно беспокоился за них, а не преследовал свои собственные интересы. Но не нет, не так. Не ставя на кон жизнь своего ребенка и жизнь Фрэнка. Каждая из них была бесценным даром, сокровищем, оберегать которое было ее основной задачей.
И все таки как ловко директор расставлял перед ними ловушку. Раскидывал свои сети планомерно, последовательно, с одной-единственной целью, чтобы они пожертвовали в итоге своими жизнями.
Его слова заманивали, лгали, обещали им светлое будущее. Мир без войны, мир, полный любви и света, где все они будут жить в безопасности, где все они будут счастливы.
Вот только этот мир будет уже не для них. Он будет для других, для тех, что придут за ними после.
Мир сузился до одного стола.
До "да" и "нет".
И казалось, что так легко, не думая, можно было бы просто принять доводы директора и согласиться.
Скажи да - и мир останется жив. Благодаря тебе, после тебя, когда тебя уже не станет. Как вечное блаженство, как подвиг, который необходимо было совершить.
Скажи да - и будущее станет светлым и ясным. Для тех, которые придут позже. Для тех, кто не сидит сейчас за этим столом. Для тех, которые навряд ли этого заслужили.
Скажи да - и подчинись воле того, кто сильнее. Того, кто лучше знает жизнь, того, кто по праву сильного может распоряжаться чужими жизнями.
Скажи да - и перечеркни своею собственной рукой жизнь тех, кто тебе дорог.
Пророчество, даже напечатанное в Пророке, всего лишь буквы. Всего лишь один из множества возможных вариантов. Разве так мало было пророчеств, которые не сбывались? Которые оставались в веках, как память об ошибке предсказателя?
И ради этого им нужно было умереть? Ради того, чтобы проверить его истинность? Чтобы однажды их ребенок - о, Мерлин, какая пугающая мысль - стал убийцей?
Нет, этому не бывать. Ни за что на свете она не позволит этому пророчеству свершиться.
Перед глазами Элис поплыли темные круги, и только близость Фрэнка, только его голос позволили ей не потерять сознание. Совсем как тогда, в том заброшенном доме, куда директор отправил ее за свертком. Так несправедливо. Тогда она ему верила...
Сквозь темноту полуприкрытых глаз она услышала спокойный голос мужа. И мир, раскалывавшийся на части, вдруг снова обрел свои прежние формы. Точно и не было этого кошмарного вопроса, заданного Дамблдором.
Уголки губ Элис чуть дрогнули, и она коснулась пальцами ладони Фрэнка, точно подтверждая этим жестом, что всегда, что бы ни случилось, будет рядом с ним, что примет любое его решение, каким бы оно ни было. Лишь бы он был жив. Лишь бы все они втроем остались бы живы.
И в его взгляде - спокойном, уверенном, - она прочитала столько любви, столько заботы о них и нежности, что на миг ей даже показалось странным, что они вообще попали сюда, в эту душную комнату, с чадящими свечами и сквозняками из деревянных окон, что они вообще вели еще недавно так серьезно все эти разговоры о судьбах мира.
Правда была проста, как и всегда. Она хотела жить. Хотела быть счастливым. Но больше всего она хотела видеть, как Фрэнк улыбается ей своими пронзительными голубыми глазами, как держит ее за руку и прижимает к себе так нежно.
За долгие годы работы в Аврорате, за почти что пять лет в браке они многое пережили и многое успели для себя понять. Их опыт был намного больше, чем у Поттеров, в силу возраста, это было очевидно, и вместе с тем намного меньше, чем у Дамблдора. В отличие от него, старика, громогласно заявляющего о готовности умереть за правое дело, - они с Фрэнком только начинали жить. Их ждал их первенец. Их малыш. Их ждало их будущее.
И Элис не спроста накануне предложила Фрэнку оставить оперативную работу - она хотела жить. Хотела и любить, и быть любимой. Хотела, чтобы оба они прожили долгую и счастливую жизнь, родили пятерых или шестерых детей и ушли в один день, уснув на одной постели, когда им было глубоко за сто... Это было бы справедливо, правильно. Это - а не то, что предлагал им директор.
Подвиг не стоит ничего, если того, кого ты любишь, больше нет на свете. Если то, за что ты борешься, твоя семья, просто перестает существовать.
Нет, она не могла, не имела возможности рисковать жизнью Фрэнка.
Элис уже готова была ответить, что не считает целесообразным продолжать дальнейший разговор, но в это время Фрэнк поднялся с места и поддержал ее, помогая встать следом за ним. Взглянув с благодарностью на мужа, Элис тепло ему улыбнулась.
В сущности, так ли важно, что они не станут помогать директору воплощать все его грандиозные планы? Гораздо важнее было, что они оба думали одинаково, что у них обоих было огромное желание уйти. Уйти, а не поддаваться на очередную провокацию. Они итак рисковали своими жизнями ради Ордена бесчисленное количество раз. Вряд ли кто-либо мог бы упрекнуть их в трусости.
- Я согласна с моим мужем, директор. Мы не станем участвовать в том, что может угрожать жизни ребенка. Но я также не считаю нужным подвергать жизнь Фрэнка риску. У вас достаточно бойцов и без нас.
Тех, кому нечего терять. Кого завербовать может быть намного проще. Совсем как их, восемнадцатилетних, едва лишь поступивших на службу в Аврорат. Они были тогда так молоды. Они совершили тогда столько ошибок...
Элис не стала добавлять, что все сказанное Дамблдором ранее звучало просто безумно. Это он мог прочесть по ее горящему взгляду, по тихой уверенности, которая поселилась в ней в тот момент, когда Фрэнк первым поднялся из-за стола и подал ей руку.
Они были вместе. И сегодня, и всегда. Это и была та великая любовь, ради которой стоило жить. Умирать ради нее было бы преступлением.
[icon]https://i.pinimg.com/originals/7e/4d/64/7e4d64b4aece7ba4b84e1d28003e478d.jpg[/icon]