лот номер раз.
Сложный роман между каким-то возрастным, потрепанным воякой/циником и юным нежным организмом. Могу хоть за кого из них)

лот номер два.
Тема из книги/фильма «Искупление». Чистокровная леди и какой-то соседский паренек, который ей не пара. От детской дружбы к любви, или в треугольник, если леди замужем)
P.S. тут я уже нескромно успел положить глаз на чудесную Сесилию Хорнби) если что, утащил бы заочно себе в любимые, если семья позволит)

лот номер три.
Этакая Булгаковская Маргарита, чтобы «Мой Мастер, и самой страшной беде тебя я не отдам. Я по твоим следам хоть на край земли пойду, Сквозь преграды путь найду, Но отведу беду...»

ну вы поняли, все что с трудностями и препятствиями – прям мое)

И улыбка горло дерет
и хочется завыть.
Ты ведь знала все наперед.
Мне стало можно пить.
Он сильно хромает и нехотя опирается на острое плечо напарницы. Данни шотландка, ей двадцать три, в ней пять с половиной футов роста и максимализм всех подростков Соединенного королевства. Притащить его в Мунго было целиком и полностью ее идеей, а Данни, вероятно, во всей Британии единственный человек, еще способный влиять на Саважа. Упрямо и весьма бесцеремонно.
Ловко вывернувшись из вынужденных объятий шотландки, он падает на одно из деревянных кресел местного распределителя и шокирует старушку по соседству парой крепких словечек. У него сломаны несколько ребер и такие приземления - последнее, что стоило практиковать. Приемная на пару секунд растворяется в черноте, но легкая пощечина от напарницы быстро возвращает миру краски.
- Не спать, Капитан! - усмехается она не зло, - Сколько пальцев я показываю?
- Три. Еще шесть у твоей сестры близняшки.
- Не-ет, она что-то неприличное показывала.
Он слабо и едва различимо усмехается. Невозмутимое остроумие этой Колючки еще способно его смешить. У них идеальный тандем. Они оба остры на язык и гипертрофированно независимы. Он не делает скидок субтильной Девчонке, она не лезет с жалостью к Вдовцу.

В приемной даже в столь поздний час изрядное количество людей. Преобладают неизменно маги с руками из задницы. Те, кто умудряются проростить себе фиалки в ушах в невинном порыве вымыть посуду или облиться зельем для роста волос. Саваж со своей спутницей на фоне других поздних пациентов колоритно выделяются своим потрепанным видом. У воительницы рассечена скула и форменная мантия в подпалинах. Саважа и вовсе разве что не вывернули наизнанку. У него сломаны ребра, не хватает куска плоти в правой ноге и за лохмотьями куртки из драконьей кожи на левом боку при большом желании можно разглядеть его богатый внутренний мир.
- И вот я тут, заливаю кровью местные ковры, покорнейший из пациентов. Это был твой дурацкий план, ты наказана, Большой Дэн. Домой и в кровать. Тебе еще с утра обставлять мою новую палату цветами, сладостями и воздушными шарами жизнерадостных оттенков. Я должен победить в этой гонке между новыми  соседями.
- Серьезно?! Ну Па-ап, ну еще пять минуточек!
В ночной тиши местной приемной они ведут себя непростительно громко, но Привет-ведьма не решается сделать им замечание.
- Домой! - повторяет он невсерьез грозно, и девушка не без возражений покоряется, одна из немногих способная понять его желание остаться сейчас одному.
- Шары и сладости! - напоминает он ей вслед.
- Есть, мой Капитан! Я захвачу еще этих милых открыток с котятами, "Не сдавайся!" и все такое..!
С губ невольно слетает смешок, и он тут же кривится от боли.
Он закрывает глаза, замирает и почти перестает дышать. Боль вгрызается в правую голень, обломки ребер дрейфуют где-то в желудке, а левый бок пронзает сотня раскаленных и тупых спиц. Этот организм еще способен что-то чувствовать. Как похвально!
Вязкая и душная чернота подступает бесшумно, забирается за воротник и заполняет давнюю пустоту.
И как часы идут мои дела.
Стрелками назад.
"Мои сны — ехидные твари, они дразнят меня. Даже во сне я осознаю, что я идиот, который знает, что он проснётся." ©
Ледяные ее ласковые руки касаются пылающих ран и тлеющие в подреберье угли медленно остывают с тихим шорохом, отступающей по мокрой гальке, волны. Тонкая, сотканная из морской пены и игры света, она белоснежными дланями забирает его боль. Но увлекает все глубже, в вязкую, душную черноту. Свою двадцать шестую весну однажды Она ознаменовала новой стрижкой, отрезав волосы выше плеч "под пажа" и они забавно вьются, выглядывая озорными вихрами из-за мочек ушей. Ее пальцы обжигающим холодом забираются за ворот и спешно крадутся к лопаткам. Где-то там совсем рядом еще едва слышно стучит по инерции и без особого энтузиазма сердце. Горевшее так ярко, теперь в подпалинах и рваных ранах, совсем как этот горе-рыцарь в рваной кожаной куртке, прикорнувший на одном из стульев приемной старого госпиталя.
Никто не зовет его "Сэр". Во всей Британии сыщется три с половиной человека, которые называют его по имени. Он Саваж, потерявший где-то все свои имена и прозвища, кроме этого нелепого Капитана, которым, по одной ей известным причинам, порой величает его напарница. Никто чертову кучу времени не произносил это незамысловатое "Уилл". И уж точно никто не зовет его "Сэр". Стоило бы отшутиться театрально заинтересованным и полным любопытства "Где?!", но прикосновение к плечу застает его врасплох. Он пробуждается, отпрянув назад, и тут же кривится от боли, когда все раны воспламеняются вновь. Но вздернув голову, вздрагивает во второй раз, потому что на долю мгновения видит вовсе не юную особу, избравшую работу целителя. Он видит стрижку под пажа и серо-голубые глаза той, кого давно нет. Оттого, отчетливей сфокусировав свой взор на молодой целительнице, мигом натянувшей одну из своих дежурных приветливых улыбок, призванных, очевидно, внушать "клиентам" уверенность в том, что все будет хорошо, Саваж заметно меркнет в своей реакции, вновь становясь бесцветным и едва ли не ниже ростом в своей апатии ко всей затее, определить его в Мунго на постой.
- Отлично, меня отдали в качестве учебного пособия стажерам! Я же еще живой! - с преисполненным сарказма сожалением бубнит он себе под нос, скорее по привычке, нежели от большого желания очаровать незнакомку своим угрюмым чувством юмора.
- Потерпите немного...
- А, не торопись! - небрежно отмахивается он, - ...Удиви меня, Стройняшка!
Стоит быть чуть менее агрессивным и не оттачивать свое мастерство устрашения и распугивания окружающих на молодой девчонке. Хоть бы и из разумно-корыстных соображений - не наживать врага в том, в чьи хрупкие ладошки угодил волею случая в беспощадной системе распределения постояльцев в этой гостинице. Не говоря о разных весовых категориях и неспортивном поведении. Не вспоминая тот факт, что Саважу глубоко все равно, в чьи "целительные" руки он угодит, он никогда не был тревожно-мнительным пациентом, а вся его бравада лишь способ завести разговор.
Он безразлично позволяет ей навести на него палочку, и с небрежным любопытством смотрит прямо в глаза. Он знает ее. Вспоминает сейчас. Помнит, чудом, едва ли не единственным ярким пятном из всей безумной бойни. Помнит эти глаза, полные огромных сверкающих слез, вонзившие свой гневный взор в него лишь на несколько секунд за всю непродолжительную их встречу. И губы его трогает печальная усмешка.
Под впечатлением от новости, что из всех обитающих здесь целителей ему досталась эта девчонка из полуразрушенного Хогвартса, он даже поддается ей в попытке едва ли не взвалить себя на ее острое плечико, и пропускает мимо ушей почти ненавистного ему "героя".
И он молчит. Как молчал тогда, когда властно и без расшаркиваний, ухватив одной рукой за тонкую талию, упрямо увлек ее в сторону, игнорируя, вцепившиеся мертвой хваткой до побелевших костяшек, пальцы, не сразу отпустившие рукав мертвого юноши. Как безмолвно каменной хваткой удерживал ее, рвущуюся обратно, пока она, не то обессилев, не то сдавшись, не одеревенела в его вынужденных объятьях, уставившись в одну точку. И тогда он сказал отвратительную вещь. И его слова смогли разозлить ее тогда. Всерьез разозлить, иначе она бы не попыталась одним лишь взором обратить его в горстку пепла. Но они прервали ее оцепенение.
- Я ранен, а не клинический кретинчик. - откликается он с ноткой дежурного раздражения в голосе, в ответ на ее упоминание "шажочков".
Саваж успел забыть об этой милой особенности больничных коек: пожирать людей. Потому провалившись во что-то непривычно мягкое, не иначе, задуманное таковым для большего комфорта, на его лице тут же нарисовалась полная здорового скепсиса терпимость всего человечества. Он и забыл, как глупо чувствует себя в роли пациента. Потому, когда леди заставила его еще и "светиться", он был готов высмеивать все и всех, начисто позабыв про их старую "дружбу".
- В Гайд-парке неприветливые белки. - невозмутимо отвечает он на ее вопрос.

Лори скоро будет двадцать семь, но все принимают ее за выпускницу. Она не умеет кокетничать, слишком смешлива, и из-за каких-то неведомых особенностей ее лица любые, самые невинные и скромные, крохи макияжа превращают ее в пятилетку, взявшую поиграть мамину косметичку. Она очень храбрая, слишком серьезна, когда шутит и жутко небрежно одевается для той, кто выросла в девчачьем раю. А еще Лори Малкин теперь целитель. В ее карманах давно не водится самодельная пиротехника, и она больше не хочет быть кем-то другим, кроме себя. Только вот совсем чуть-чуть жалеет, что у имени Лори нет какой-нибудь длинной и женственной версии, потому что у аврора, который ей нравится рыжие волосы, красивые карие глаза и голос, которым ему бы произносить что-то длиннее этого "Лори".

В такую игру играют пятилетки, разбрасывая диванные подушки по коврам, призванным служить раскаленной лавой, бурной, горной рекой или ледяным океаном, ступить в который  означает верную погибель. Лори было девять, когда такой смертоносной рекой стал родной Косой переулок. Улица где она знала каждый камень, только вот не один из них не мог помочь ей перебраться на другую, спасительную сторону.
Она вжалась лопатками в стену крошечного тупика между домами. Отсюда ничего не было видно, но в Косом не происходило ничего, на что она хотела бы сейчас взглянуть. Звон стекла - это одна за другой бились витрины. Чья-то лавка горела и в небо вился черный, густой дым, она видела его в маленьком квадрате неба над своей головой. А еще там было очень много крика, но крик - это даже хорошо. Крик - это значит, что там еще есть кому кричать. Несколько минут назад очень надрывно кричала женщина. От этого крика у Лори до боли сжималась нутро - не нужно было ничего видеть, чтобы понять, что случилось что-то очень плохое. Она очень захотела тогда, чтобы этот крик прекратился, но крик был прерван так внезапно, что Лори мгновенно пожалела о своём гнусном желании.
Старый, ржавый водосток на вид не выдержит и веса кошки. Она взбиралась по нему лишь однажды, в шесть лет, чтобы убежать от Кевина и его прилипал. Если очень повезет и если удасться ставить ногу хоть иногда еще и на камни кладки, есть шанс забраться на крышу...

Девушки в их отделении носят челки, кашемир и длинные, женственные имена, и коктеливо тупят взоры из-под пушистых ресниц, а Лори - пират. Она дружит с парнями, грубовато шутит и даже неуклюже курит украдкой в компании лучшего друга и коллеги, Уилльяма. И искренне возмущается, когда неведомый жребий в комнате отдыха обходит ее стороной.
- Нет, серьезно! Что это?
- Это касается только мужчин!
- Тогда Ты чего руки тянешь, Гэвин?!
- Дайте ей две! - смеется рядом Уилл и тут же получает укол острым локтем в ребра, - ...Вредительница! Это билеты на экскурсию.
- Куда?! В монастырь?!
- Почти, - усмехается Уилл, протягивая руку к шляпе, - В Азкабан.

Лори не любит газеты. Они никогда не шуршат ничем хорошим. Но как и много лет назад, она пролистывает все до одной. Решительно пробираясь сквозь рецепты зелий и истории о чьих-то открытиях в самые дальние их уголки, туда, где живут чудовища. Они заводятся в газетах каждую войну, Лори Малкин знает, она видела целых две. Чудовища живут на последних страницах, там где вести о смерти. Горькие, тихие, они не кричат огромными заголовками, не поражают сознание подробностями, просто сообщают сухие факты о том, что кого-то еще не стало. Они почему-то гораздо страшнее тех, что скалятся хищным черепом с первых страниц. Или просто этот череп красуется там так часто, что его уже можно принять за часть оформления Пророка. Нет, крошечные рамочки на последней странице гораздо страшнее. За этими именами без фотографий люди, которые были кому-то дороги, члены чьих-то семей. Других семей...
Газеты много раз приносили ей отвратительные вести. Но лишь одна выбила ее из колеи на срок куда больший, чем удавалось другим. С ней она влетела в мастерскую. Лори Малкин никогда не плачет, но при одном лишь взгляде на Мелоди глаза почему-то сами против ее воли наполнились слезами и стало почему-то еще обидней.
- Ты знала?
- Лори..!
- Ты знала?!
Позже, давясь солеными слезами в своем укрытии, плача впервые за последние четырнадцать лет, Лори даже самой себе не сможет объяснить, что заставило ее сидеть на этом чердаке, зажимая рот ладонью, чтобы ни одна душа внизу не услышала и звука. Почему она беззвучно рыдала в тот день на чердаке родительского дома, Лори не смогла ответить себе ни тогда и ни потом.
Жаль ей было старину Александра?! Вероятно, в том числе. Но в тот момент ни на одну секунду она не допустила бы и мысли об этой жалости. Это ведь не было ошибкой, не было недоразумением. Жаль было его жертв?! Сколько их было еще?! Были ли среди них еще те, кого она знала?! Те, кто был дорог кому-то из ее друзей?! Жаль было себя?! Или гордость, уязвленную таким незатейливым обманом?!
Обманутая дочь высокопробного негодяя. Чего ты испугалась?! Общественного осуждения или того, что он был так близко?! Что бы он сделал, если однажды ему было бы велено войти не в дом с синей дверью, где жили Гидеон и Фабиан?! Что, если однажды ему было бы велено войти в другой дом?!
Никто не назначал ее святой и не вручал наград за непогрешимость, и уж тем более, если не в ответе за отца Сын, не может быть в ответе за него Дочь. Но долгое время постыдное существо ее отца, об отцовстве которого и не знал-то почти никто, не давало ей покоя. Отца ее соседки убил пожиратель, когда она была еще ребенком, она пряталась под кроватью. Страшего брата Уильяма убили в бою год назад, он был хитвизардом. Как она сможет смотреть им в глаза и привычно беззаботно щебетать о какой-нибудь ерунде?! За семь лет она латала столько ран. Сколько из них нанес тот, кого она когда-то так любила?! В детстве она отмечала, что у него очень красивые руки, и ими он причинял людям боль. Возможно, она залечивала раны, которые он наносил. Примитивный круговорот убогой, земной справедливости.

- Моя очередь!
- Идут только мужчины.
- Просто дай мне чертову шляпу!
- Пони бьет копытом?
- Дай ей вытянуть..!
Бумажка пуста.
- Еще?! Себе?! - подтрунивают над ней парни. Но чертова бумажка пуста. Так ведь даже лучше?!

В их компании и половина детей не могла похватстаться наличием отца, когда у Лори их было целых два и расточительно ни одного из них она не звала Папой. Александр был членом другой семьи, но и Его, родного и замечательного, она звала Максом. К ужасу воспитанных взрослых. Ей бы звать его Сэром или Мистером, но ведь это ее Макс. Который показывает фокусы и не выдает их тайн совсем никогда. Тот, кто умеет готовить оладьи, подбрасывая их над сковородой. Благородный сэр Макс, который никогда не играет на стороне плохих парней, когда в их гостиной Лори размахивает деревянным мечом и превращается в пирата. Благородный сэр Макс спасает дам в беде и щадит поверженных врагов, или щекотит пока те, не сдаются. Но он честный малый и большой добряк, ее Макс.

Так даже лучше. Все на своих местах. Все так, как должно было быть. Только Лори Малкин слишком молчалива. Держит пятой точкой лестницу, чтобы та никуда не сбежала, пока Уильям курит.
- Рассказывай!
- Нечего рассказывать.
- А мне показалось, ты готова была топать ножкой и требовать пережеребьевки.
- Ну и хорошо, что показалось.
- Кто?!
Лори молчит.
- Никто.
- Ну не из-за архитектуры же т туда так рвешься!
- Никуда я не рвусь!
Уильям вздыхает и улыбается. Как-то очень понимающе и оттого еще обидней. Или он очень умный, или она как открытая книга. Так или иначе, она себя с ним в такие моменты чувстсвует маленьким и совершенно бесхитростным ребенком.
- Ну что ты сделаешь, Крошка Лотти?! Посмотришь ему в глаза?! Плюнешь в лицо?! Бросишься душить?! Какая у тебя идея?!
- Нет идеи.
- А чего хочется?! Отомстить?! Причинить боль?! Передать напильник в булке?!
- Ничего мне не хочется! Нет у меня никаких напильников! И не буду я с ним ничего делать! - голос ее дрожал. Уил впервые слышал, как у Лори, которая щебечет вселые глупости в самой тяжелой ситуации, дрожит голос так, словно она вот-вот расплачется. Но глаза у нее были сухие. Она грустно таращилась в одну точку и такая она ему совсем не нравилась.
- Что ты хочешь? - строго повторил он. Малкин вскинула на него, вспыхнувшие пламенем, голубые глаза и прошептала твердо:
- Убедиться, что стены достаточно толстые!

Сверху руины Косого переулка выглядят еще более жутко. На мостовой несколько неподвижных тел, в одном она узнает продавщицу, устроившуюся летом к Фортескью, ее рыжие волосы словно потускнели. Еще одна фигура мужская. Несколько пожирателей смерти рядом с лавкой Декстера загнали в угол мальчишку. Вжавшись в стену между двумя разбитыми витринами, он хнычет и нехотя что-то отвечает им. Кевин - хвастун, задавака и ябеда, и Лори обычно его терпеть не может, но сейчас ей его жалко. Один из пожирателей ударяет заклятьем ему под ноги, разбивая камни, Кевин взвизгивает, скулит и жмется к стене. Лори спешно оглядывается и не найдя на крыше ничего, что можно было бы бросить, стягивает с себя башмак. Когда они кидают камни по банкам, ей нет равных. Башмак прилетает идеально пожирателю в затылок. Лори издает победный клич и бросается наверх, чтобы спрятаться за слуховым окном, но, когда оно уже совсем рядом, кусок старой черепицы выскальзывает из-под ее ноги и она срывается вниз...

Получив ответ, Уильям молча вкладывает ей в ладонь какой-то сухой лепесток. Горячий, потому что на протяжении всего их разговора он, видимо, держал его в руке. Лори, так и не сумев поймать его взгляд, опускает глаза  на свою ладонь и видит клочок пергамента. Еще один, из шляпы. На котором кто-то так остроумно нарисовал череп и скрещенные кости.

Она лежит на мостовой и не может вздохнуть, словно ее легкие кто-то плотно набил песком. Магия смягчила падение, но даже в мягком падении на камни нет ничего веселого. Чьи-то шаги приближаются, под их ногами хрустит стекло. Они шагают медленно - издеваются и знают, что Лори не успеет убежать. Что-то падает рядом, она догадывается - ее ботинок. Ее публично казнят в центре Косого переулка и ее никто не спасет. Почему она не подумала об этом раньше?! Ее давно должны были хватиться и давно, наверное, отправились ее искать. А это значит, пока она пряталась, с ними могло произойти что угодно!
- Встань! -  приказывает гулкий голос. Что-то очень злое в нем не предвещает ничего хорошего. Никто не любит, когда в них кидают ботинки.
Пираты никогда не сдаются. Лори предпринимает попытку встать, но прежде чем тело ей подчиняется, ее вздергивают вверх заклятьем и она взлетает словно перышко. Ноги рады бы подкоситься, но пираты не сдаются. Капитан идет на дно со своим кораблем. И тогда он неотразим, даже в одном башмаке.
Кто-то вырастает рядом с ней так внезапно. Кто-то высокий, кто уверенной рукой отводит ее назад и встает между ней и пожирателями. Она знает эти брюки, знает рукава этого джемпера, она обожает этот джемпер, ей даже головы поднимать не нужно. И в груди что-то радостно клокочет благодарностью, разливается теплом, Лори жмурится, чтобы не расплакаться, улыбается и выдыхает, словно не было никакого песка в легких. Благородный сэр Макс всегда спасает дам в беде. Он встает огромной стеной между ней и врагами. Одна рука его лежит на ее плече, другая рядом, опущена. В ней нет палочки. Но даже без палочки он сейчас кажется Лори самой надежной во всем свете крепостью. Еще одна фигура в маске приближается с другой стороны. Лори сейчас готова горы свернуть. Но ее Крепость падает.

Она впервые назвала его Папой тогда. Впервые произнесла это вслух. Прокричала. Под гадкий хохот типов в масках. Будет очень плохо, если он так и не услышит от нее...Макс лежал перед ней на мостовой. Лори схватила большой камень. Она будет драться. За него. За себя. До победного. Пираты не сдаются.
Новый взрыв смеха. Она замахивается. Это все, что у нее есть...Яркий луч оглушает одного из пожирателей. Прежде чем она успевает обернуться, второго отбрасывает в стену. Кто-то пришел ей на помощь. Она оборачивается, готовая выразить свой восторг и благодарности на предмет своевременной помощи, но там лишь еще одна фигура в черной мантии. Еще одна уродливая, стальная физиономия скалится из-под черного капюшона...

Лори молчит всю дорогу. Пытается сконцентрироваться на указаниях на месте, но мысли скачут. Есть лишь один из тысячи шанс, что она не напрасно извела Марину, пока отстаивала свой "билет" сюда. Иначе, ей и правда придется довольствоваться тем, что она убедится в толщине и надежности местных стен.
Она уже убедилась, и уже прокляла это место. Тот, кто придумал этот ад, знал свое дело, и если бы Лори не довела половину госпиталя до белого каления, пока отстаивала свое право отправиться сюда с остальными целителями-мужчинами, уже сдалась и сбежала бы. Это часть наказания, которое она сама себе выдумала. В ней течет его кровь. Сколько раз, будучи вздорной девчонкой-максималисткой, она делала плохие вещи?! Что если в ней сидит что-то подленько-гаденькое, что просто не развилось в полной мере, иначе она могла бы...Лори до боли закусывает губу и занимается тем, ради чего целителей едва ли не впервые за всю историю этой тюрьмы, пустили сюда.

Она пятится в коридор. Какая глупая была затея. Если родители когда-нибудь узнают об этом, Мелоди скажет ей все, что она думает о своей великовозрастной глупой дочери. Лори давно не пират. Она здесь меньше часа и готова сойти с ума. Александр здесь уже больше года.
Она пятится от безумных глаз, ей горько, больно и страшно. Местный стражник усмехается и запирает Клетку. Она больше не сможет войти не в одну. Она пятится, пока не вырастает за спиной холодная решетка камеры "напротив". Сейчас кто-то схватит ее за руку. Ледяной, мерзкой, мертвой хваткой. Она шарахается в сторону и оборачивается так быстро, что не сразу успевает понять, почему никто не попытался ее схватить.
Один шанс из тысячи.
Голубые глаза не моргают. Лори Малкин каменеет и больше не боится. Как не боялась тогда, решительно замахиваясь обломком старинного кирпича в последнего пожирателя даже после того, как он в нелепом благородном жесте пошел против "своих". Один шанс из сотни, что это был он, а ни кто-то другой, кто счел воинственную пигалицу забавной. И ни одного, что все это - ошибка. - напоминает себе Лори Малкин. Дочь Макса, честного малого и добряка, который никогда не играет на стороне плохих парней.