Я шествую по улицам города, и ощущаю как моя божественная кровь поет. Словно отголоски грома перед бурей то тут то там слышны голоса людей, угрюмые, мрачные, откровенно напуганные, а еще одинаково возмущенные.
Причин для настоящей ситуации было много, но меня они право слово не сильно интересуют. Это лишь кажется, что война вспыхивает сама по себе, на ровном месте. Отбирает жизни у людей, ломает им судьбы и калечит тела. Войне всегда есть предпосылка, или же ряд предпосылок, дележка территории, ресурсов, прав и свобод, или все вместе.
Я широко ухмыляюсь, и моя веселая улыбка, столь контрастирующая с лицами суданцев, заставляет их отводить взгляд.
— Проклятые чужаки, да пропали бы вы пропадом. — Слышу я гневный шепот, на языке одного из коренного народа, жалкий старик и калека сидит под стеной одноэтажной кибитки, и шепчет проклятия на весь мир. Страх, отчаянье, гнев и надежда сплелись в нем в сложнейшем клубке, в итоге порождая клубок эмоций невиданной красоты - вот только для меня. Гефест, Аполлон и Афродита любят подобные "цветы", но спектр тех эмоций у них совершенно иной. И все же я желаю забрать это чудо человеческого порождения души. Три шага вперед, и я останавливаюсь около человечка, с любопытством глядя на него. Он молча поднимает вверх деревянную миску, и делая жалостливое выражение лица, после опуская взгляд. Ну и правильно, откуда ему знать что мне известен их язык, а язык жестов всегда был интернационален.
— У вас в стране настали отчаянные времена. — Удивление, не ожидал что с ним заговорят. Несколько купюр разного номинала ложатся в миску.
— Так и есть господин, настали сложные времена, и никто не знает что будет дальше.
— Тебе свезло, жить во время перемен старче, а время перемен, всегда есть время смут. — Я делаю вид, что желаю поговорить с ним, и устраиваю невидимый смертным меч под стенку, затем же опустившись на корточки стряхиваю с местечка поудобнее пыль, и падаю в тенек. По нервам словно удар ножа, режет животная ненависть. Я почти слышу его мысль: Эка какая фифа !
— Я бы с радостью променял эту честь, на сытую и спокойную жизнь. Кто вы, эм, сэр ?
— Всего лишь путешественник, так сказать турист. Считай что я здесь ради развлечений, немного по работе... Мне нужно написать статью на спор, вот я и направился в Африку, дабы на деле разобраться, чем же черные отличаются от белых. — Я вновь дружелюбно улыбаюсь, а скулы негра едва не сводит в улыбке от ненависти, ну да, сам то он себя черным совершенно не считает, и это такое же оскорбление для него, словно назвать меня педиком. А все просто потому, что ближе к центру Африки, тут есть куда более темнокожие народности. Он завидует моей сытой и спокойной жизни, и моей удачи, завидует тому что я могу учиться и путешествовать ради такой "маловажности", и конечно же он завидует тому, что я живу в стабильности. Осталось немного, надо лишь дожать.
— Понятно.. и как вам в Судане сэр ? Это страна больших контрастов.
— О ! На самом то деле удивительно, тут отличная природа, и приветливые люди, вот только никак не найти хорошей выпивки, вот что за незадача ?! А, впрочем ладно, удачно посидеть, а я пойду. — Еще один камешек на весы противоречия брошен, а я забрал то что пожелал. Теперь я всегда смогу вспомнить, те эмоции что испытывал этот смертный, а он сам дозревает как котел с паром, что взорвется в один миг. Он не будет искрой что зажжет войну в Судане, но он будет бензином, что ее поддержит. Я ухожу, и ощущаю практически пылающий от сконцентрированной ненависти взгляд, браво Арес, дипломатом тебе вряд ли быть, но и подобный итог не дурен.
Я иду по улице дальше по улицам города, и порой завожу ничего не значащие диалоги, хватило бы и обычного эмпатического удара, дабы погрузить тут все в хаос, но мое воздействие тоньше, словно тонкая пленка нефти на поверхности воды, она расходится по городу, притупляя радость и страх, и выводя на первое место гнев, ярость и ненависть.
Скоро, совсем скоро…
А затем я замечаю ручеек песка, что стелется совсем не в том направлении что должен, а с каждым моим шагом их становится все больше. Песчинок-бунтовщиков немного, но каждая из них заметна для меня, словно запах суки для кобеля. Они ведут себя слишком необычно, слишком странно, слишком чуждо. И я иду по следу, дабы затем оказаться перед каким-то забытом богами (ха-ха) баром, а к песчинкам добавляется тонкий аромат жасмина. Тот аромат, что я уже некогда ощущал. Втянув носом воздух, я захожу внутрь, и сразу нахожу взглядом танцующую фигуру. Люди уже поддались моему влиянию, и небольшая ярость перерастает в приступ дикого гнева, но Баст, или уже Сехмет на это плевать, она лишь тонет в своем танце, и плавно плывет прекрасным призраком, среди творящегося мордобоя. Я замираю на секунду, а затем широко улыбаюсь. А она, завершив танец салютует мне бокалом.
— Ты великолепна. — Произношу я, и делаю несколько шагов ей навстречу, а затем поднимаю руку, на которой формируется незримый цветок - тот самый что хранит суть этого конфликта. Стоит лишь прикоснуться, и ты все ощутишь — тоску, безысходность, ненависть и гнев. То что сейчас олицетворяет этот город, то что я уже прозвал про себя…
Судан. Шестое мая две тысячи тринадцатого года. Под светом яркого солнца.
